Форум » » Личные границы дозволенного, WK, Кроуфорд/Кудо,Кудо/Шульдих, NC-18, продолжение от 01.03.2009 » Ответить
Личные границы дозволенного, WK, Кроуфорд/Кудо,Кудо/Шульдих, NC-18, продолжение от 01.03.2009
monpansie: Название: Личные границы дозволенного Автор: monpansie Фэндом: WK Пэйринг: Кроуфорд/Кудо, Кроуфорд/Шульдих, Кудо/Шульдих Рейтинг: NC-18 Жанр: Неопределен. Всего понемногу. Начало здесь http://esergy.borda.ru/?1-20-1160-00001183-000-0-0 Состояние: В процессе. Дисклаймер: Права у правообладателей.
Ответов - 38, стр:
1 2 All
monpansie: 16 Когда вы возвращаетесь в обычное существование — из какого-то другого, неважно какого — из которого вас насильно выдирают или из которого вы сами трусливо убегаете - то сначала вы клянетесь, что все поменяете, все сразу, окончательно, начнете заново – ооо, обязательно, что ничего не будет как прежде, никогда, теперь вы это точно поняли! - а потом боязливо меняете что-то незначительное, смотрите на произведенный эффект, прекрасно понимаете, какая это ерунда, прекрасно осознаете, что это совсем не то - мелочь, мелочность и просто глупость - но тут же торопливо убеждаете себя, что это первый шаг, а уж потом… а уж потом постепенно втягиваетесь, привыкаете, впрягаетесь – знакомый ритм, да. Жизни. Существования. Да-да-да - и все идет, как идет. Все идет, как шло. Даже если страшно бесит. Даже если опостылело до рвоты. До злобы. До бессилия. Просто - часто хочешь вернуться, даже если страшно бесит то, к чему возвращаешься. Такое вот странное противоречие. Привычки. Конечно, они. Инертное тело. Человек – инертное тело. Состояние покоя всегда предпочтительней, даже если ты твердишь об обратном и принимаешь красивые позы. Или вернее так – да, так правильнее - взаимодействие инерции и желания сорваться - с показным предпочтением второго и тайным - первого. Страхи. Страхи, страхи. О них – неподробно. Да зачем? Все их знают — если решатся признаться самому себе в их наличии. И самое известное – то самое - «это все временно». Потом я сяду, обдумаю и пойму: что мне на самом деле надо. И тогда уже поверну колесо жизни твердой рукой. По часовой стрелке. Или против часовой. На самом деле это колесо кручу не я. Не знаю, кто. Не я. Так вот - я хотел вернуться. Я хотел, чтобы все было как раньше. Привычные утро, день, вечер, ночь. Все. Как. Всегда. Все сами по себе. Пространство, в котором все знакомо, никаких оттенков — все яркое и плоское, как рисунок гуашью. Привычный мир, мирок и то, что в нем происходит. Шульдих в состоянии неизвестного и заранее неприятного. Я еще помню — как это. Это было знакомо, с этим я мог взаимодействовать. Схемы восприятия — подробные, отработанные. Тебе легче взаимодействовать с плохим представлением о человеке, чем увидеть, что он гораздо сложнее и признать, что… что-нибудь отличное от твоего обычного восприятия. Это нарушает мир и сбивает ориентиры. Потому что это может указать на то, что сам ты недостаточно хорош. А так… А так – все нормально. Ты – хорош. Ты – идеал. Ты – центр вселенной. Убеждай себя в этом. Брэда я бы просто хотел вычеркнуть. Странно, странно – все-таки у меня появилось желание вычеркнуть Брэда. Это еще называют – трусливое желание – забыть то, что было в твоей собственной жизни. Нет, правда, во всех фильмах, например, это идет за трусость — я потом вспомню названия, сейчас в голову не приходят. А иногда это не трусость. Иногда это… хотя, может быть, это просто другое название для трусости. Не будем об этом. До этого у меня было желание… начнем с того, что до этого у меня была обида. Все-таки была. Ааа, это такая страшная тайна – разве кто-то мог догадаться? Ну да, ну да. Обида, желание выяснить все до конца – ооо, звучит по-детски - встретиться еще раз, выяснить все до конца. Конечно, я не буду встречаться, конечно, я гордый, хахаха – но я говорю, что есть. То, чего мне хотелось. Варианты, которые я прокручивал в своей голове — и неоднократно. Желание поставить те самые точки над теми самыми i , и уйти не униженным, с ощущением, что на тебя наступили, что тебя растоптали или вытерли об тебя ноги — на выбор. Не с собственным драгоценным «я», которому подбили глаз или разбили рожу — я сейчас поэтично выражаюсь, да, а попытаться разбить чужую рожу – снова поэтично — то, чего не сделал сразу – не сообразил, не смог, не понял, глупо надеялся, в конце концов. Вернуться на десять шагов и повести себя как король. Хахаха. О, я долго об этом думал. Очень мучился. А потом – вдруг стало все равно. Могу сказать — когда. И почему. Из-за Шульдиха? Наверное, да. Я говорю «наверное», хотя знаю, что тут оно ни к чему, это условие, но вот почему-то не могу сказать прямо – да, из-за него. Из-за него. Из-за него. Я наступаю себе на горло и придушенно говорю чистую правду. Из-за него. И, тем не менее – желание вернуться в обычное течение. Пусть с вычеркнутым Брэдом. К тому же - так даже лучше – с вычеркнутым Брэдом. Почему? Потому — такие гнилые мысли - когда хочешь верить, или — открыться, вот так еще называют. Дурацкая потребность быть понятым. Дурацкая, дурацкая. Ааа, или вот еще - не знаю, что это- ощутить свою ценность? Нужность? Нет, не так, не так. Другое. Слишком много всего. Ну, я же не скажу, эээ, любовь? Не скажу. Струшу. Потребность в другом, невероятно сильная, как наваждение, и ты весь голый, ну, в смысле – открытый, и ты отчаянно боишься, что в тебя сейчас так легко плюнуть – типа, плюнуть в душу - ты уязвим до предела, до самой крайней крайности. Больше, наверное, невозможно. Когда ты как в тумане, когда в чем-то видишь — очень хочешь видеть - больше, чем там есть — а может быть, все это есть, может быть, но никаких, никаких доказательств. Отчаянные мысли - ну вот это точно мне, это именно мне, это мое, мое, иначе и быть не может, не могу же я ошибаться! - да-да, и так приятно в это верить , какие уж ошибки, да ни за что - только потом резко мысль – предательская, гнилая, разъедающая - да нет же, мне показалось, это просто так . Открой глаза пошире. Ну? Видишь? Ты попался еще раз, на те же крючки, что и раньше, не будь тупицей, не будь доверчивым безмозглым идиотом, ты уже это проходил, ну, а чувства, ощущения… ты сможешь осознанно верить в этот бред? - ну ты ли это? Ну, подумай! О чем ты говоришь - доказательства! - ты истолковал так, потому что хотел – так истолковать - а на самом деле ничего такого нет, просто игры. С тобой играют, ты играешь — неужели ты ничему не научился? За все-то разы? И самое ужасное, знаете что? – что нельзя опровергнуть эту убивающую мысль. И я трушу и отхожу, потому что каждый раз боюсь показаться смешным и потом быть все смешнее и смешнее — неизвестно для кого, но усмехающийся образ с другой стороны все ярче и отчетливей, и лучше уж одним махом разорвать и уйти не оборачиваясь, - ну пусть больно, пусть зависимость - это только раз сдержаться, сдержаться, а потом отпустит. Поноет и отпустит. Просто подождать. Все отдельно сами по себе. Можно назвать это малодушием, а можно стремлением к независимости – как приятней. Как приятней самому себе. Я никак не называл. Я просто пытался вернуться. И так же сильно старался не возвращаться, говорил себе – ну еще разок. Один только разок. Еще раз. Как зависимость – как будто я что-то получал от Шульдиха. Как будто даже хотел ему что-то отдать. *** Меня удивляло и даже пугало то, каким другим я становился с Еджи. Не то, чтобы я не знал эту часть себя (какую? такую, ха!) или, допустим, не принимал – знал, принимал. Я заранее выставлял себе дополнительные очки и выдавал бонусы — ну, пусть даже и мифические. Имел завышенную самооценку — вот так. В смысле — все, что делал, считал оправданным. Или оправдывал – заранее или потом. Не в этом дело. И чуждым мне это не было – совсем нет. Просто – не так часто проявлялось. Не так часто была возможность проявить. Странным было не просто знать и принимать – а быть таким. Мне самому это было странно. Мне самому это было непривычно. Люди привыкают к образу тебя – ты или весельчак, или зануда, или придурок – какие там на тебя навешают ярлыки - а потом вдруг являешь собой чудеса уныния, радости или здравого смысла – так вот, не думай, что тебе это прокатит просто так, что ты сможешь безнаказанно оставить себе сколько угодно непредсказуемости. Нет. Неет. Забудь. И еще — оставь надежду. Это ад человеческих взаимоотношений, хахаха. Разве не так? У тебя лично – не так? Хотя, в общем, ты сам виноват, когда тоже позволяешь другим быть неизменными в твоем сознании. Это ошибка, заблуждение и причина непредсказуемых (казалось бы) последствий. Человек живет свою жизнь и вовсе не соизмеряет ее с твоей – с твоей системой отсчета. Будь готов к нестыковкам в (казалось бы) идеальном плане. Конструктор из которого ничего нельзя собрать — ничего, что бы работало. Но ведь я сам не слишком привык к таким изменениям угла зрения. Потому что — слушайте, второй раз я это говорить не буду – не захочу или будет лень. Не только другие, мы сами привыкаем к образу самого себя – неважно, насколько этот образ далек или близок к истине – главное, чтобы он нам нравился... ну, или подходил по каким-то параметрам — и уже сами взаимодействуем с собой по придуманным правилам. Ну, я самому себе не признавался, что скучал. Я находил оправдание этой тоске, этому желанию снова встретиться и поболтать, желанию ощутить странные флюиды, «химию» — куча идиотских определений! - и мне прекрасно удавалось закрыть на глаза на основную причину. Если ты знаешь больше других, если ты умнее других, лучше других — похвали себя, Шульдих! - это никак не избавляет тебя от собственных дурацких поступков - увы! Знания отдельно, поступки отдельно – если бы было иначе, я был бы счастлив. Или — удивлен — как минимум. Но знания и неуверенность очень любят друг друга. Счастливая пара. Такое ощущение, что я всегда был не уверен в Еджи. Не то, чтобы мне нужна была эта уверенность, но неуверенность как-то ослабляла меня. Мучила. Какой уверенности я искал? О, вот еще один вопрос, на который я себе не отвечал. Который я умело обходил. Итак - конечно же, я знал о себе, что...(что? то – ха!), но меня удивляло, что это проявлялось с человеком, которого я не считал ни умным, ни красивым, ни каким-то еще. Раньше не считал - сейчас этот человек уже кажется мне другим. И я сам казался себе другим и он казался мне другим. О Господи! Что я говорю? И я сам, и он вдруг стали другими. Стали другими, ха? Неизвестно - так было всегда или вылезло наружу в результате взаимодействий и можно долго рассуждать – взаимодействие всего лишь вытягивает скрытое на поверхность или все-таки оно изменяет существующее - или, или, или – но мне неважно - мне важен результат. Так что это - это просто влияние - меня на него. Его на меня. Взаимовлияние. Хахаха. Наверное, так. *** И что-то заставляло нас звонить, встречаться, болтать, провоцировать, целоваться, пропадать, ждать реакции, дожидаться реакции, не дожидаться реакции, мечтать - со счастливой и глупой улыбкой, думать, придумывать, додумывать, срываться с места, выжидать удобный момент, поддаваться на провокации, являть чудеса логики, пробовать кофе, пробовать сигареты, ругать первое, ругать второе, соглашаться, уступать, противоречить, упираться, обнимать, говорить... И прочая чепуха. 17 Мы едем. Идет дождь, сначала идет дождь, сначала даже сильный, потом реже и реже, потом прекращается, дорога мокрая, блестящая, уже поздно, уже темнеет. Мне кажется — слишком быстро темнеет. Небо как будто сгущается. Тучи. Дождь, конечно же, снова пойдет. Я открываю окно — воздух сырой. Шульдих сидит рядом, запрокинув голову, и как будто спит. Мы оба думаем об одном и том же и оба не говорим об этом. Это была его идея — поехать. Дождь уже тогда начинался — мелкие, частые капли. - Куда? - спросил я, когда он сел рядом. - Куда хочешь, — сказал он. — Разве есть разница? Никакой — он прав. Иногда ты оказываешься в постели с человеком, потому что… потому что. Иногда это не планируешь, это происходит спонтанно, и это очень хорошо и приятно сначала и удивительно равнодушно в конце. Нет, не вот эта фигня – презрение к себе, партнеру – я всегда думал, что это выдумки, у меня никогда так не было - да с чего бы? Вы пили за барной стойкой, ты видел, как он пьянеет, глупо смеется, и тебя это совсем не раздражает – наоборот, возбуждает, да ты и сам ведь пьешь не молочный коктейль. И то, как потом хочется дотронуться до чужой кожи — чуть влажной от пота, тут жарко, и его явное желание, чтобы ты дотронулся, потом вы обнимаетесь в темном углу, потом ты выливаешь ему вино на майку, и он смеется — ну да, ну да - а секс... ну, тут как повезет — тот же темный угол, а если гостиничный номер, то наутро ноющая от выпивки голова и никаких лишних вопросов, а просто поцелуй в щечку – Пока! – тебе хорошо и абсолютно наплевать, что будет потом. Партнер улыбается тоже, и ему тоже наплевать на тебя. Абсолютно. Все так хорошо начиналось и так предсказуемо закончилось. А иногда - зеркальное отражение - ты точно знаешь, что секс будет — секс предсказуем, и человек тебе знаком, и он тебе нравится, и ты хочешь оказаться с ним в постели — и даже не только последние полчаса, и ты даже добивался этого, но от этого сознания — все будет - в глубине души, в самой-сааамой глубине, как червячок - как-то скучно: ты ждешь этого, и все-таки тебя с самого начала что-то точит – я думаю, это тоже страх предсказуемости, как и в первом случае – просто тут по правилам игры предлагаются утренние разговоры, обязательный кофе в постель – пролитый? Пролитый кофе в постель? – можно и так - и потом игры там, в кофейной гуще со счастливым смехом, да? Мне это не очень нравилось — из-за предсказуемости не очень нравилось. Как сценарий – не нравилось. Я не знаю, будет или нет - но хочу, чтобы было, и не хочу загадывать. Вот так. *** Почему-то пахнет пылью. Я знаю, что пыли нет, что номер почти стерилен, что в ванной - раздражающий ноздри запах освежителя, а у простыней – стирального порошка - что все как всегда, но мне кажется, что пахнет пылью. Темно. Почти совсем темно — с нашей стороны нет уличных фонарей — вернее, они просто достаточно далеко, и осколки света не считаются, а глаза не привыкли к темноте. - Еще одна гостиница, — говорит он. — Как традиция, — усмешка. Свет мы не включаем — кажется, это тоже традиция. Дождь пошел опять — по окну застучали капли. Быстро-быстро. Я обнимаю Шульдиха, и мы долго молча целуемся. Он расстегивает мою куртку, я задираю его майку, он засовывает большие пальцы под пояс моих брюк у меня за спиной, я расстегиваю пуговицу на его джинсах. Потом мы перестаем целоваться и стоим, упершись лбами, и это очень смешно. И я ему что-то говорю — не знаю, зачем, и почти не помню – что, но много и постоянно сбиваясь - я говорю ему даже что-то про желание увидеть настоящего Шульдиха — что я имею в виду? Что-то ведь я имел в виду? - А ты уверен, Еджи, что ты хочешь увидеть меня настоящего? - он отстраняется и смотрит на меня не прямо, а как будто соскальзывая взглядом - меня, а не то, что ты себе придумал долгими одинокими ночами и совместил с ощущениями и ожиданиями, а? - и то, что тебе так нравится. Я думаю, что нравится, — он целует меня в щеку полуоткрытыми губами. - Ты усложняешь. Наверное, – я пожимаю плечами. - Не совсем твоя фраза, – Шульдих тоже пожимает плечами и улыбается. – Хотя слово «наверное» выдает твои сомнения. - Трепло, – говорю я. – Трепло номер один - Просто ты теряешь дар речи в моем присутствии, - он смеется..- Трепло номер два. Мы снова обнимаемся – это какое-то естественное движение, это само собой - просто желание ощутить рядом именно этого человека, именно сейчас, максимально близко, как будто от лишнего миллиметра между вашими телами что-то теряется, а терять ты не хочешь, ни за что – нисколько - отчаянное желание как будто дополнить самого себя – и именно в этот момент вы оба… как часть друг друга. Ооо. Вот так пафосно. *** - Ты хочешь заняться сексом? –говорит Еджи и смотрит прямо в глаза Шульдиху – Ты хочешь заняться сексом со мной? - Боже, как ужасно, когда об это спрашивают, – Шульдих манерно и томно вздыхает, – скажу «да», и что? Начнешь стягивать с меня майку? Расстегнешь мне брюки? Что это – провокация? Но у меня в голове все эти действия прокручиваются последовательно – как он и сказал – очень яркий образ - я стягиваю с него майку, расстегиваю его брюки. Он тощий. Костлявый. У него волосы немного жесткие – я касаюсь их губами, сжимаю его волосы в хвостик, наматываю на пальцы, немного тяну – он вынужден запрокинуть голову, и я целую его в открытую шею. Он закусывает нижнюю губу – напряженная линия рта - когда сгораешь от страсти – непонятно, мучаешься ты или счастлив – да, это всегда так. Иногда замечаешь, что лицо словно маска, и это маска боли – а в этом момент ты на седьмом небе. Я обнимаю его худое тело под майкой. Пара шагов – заваливаю его на кровать и целую. В губы. Он дышит чаще, я тоже . Трудно скрывать, что у меня эрекция, и я не вижу ни одной причины это скрывать. Он переворачивается на живот. - Поцелуй здесь, - говорит он и убирает волосы с шеи. Вниз по позвонкам – легкие прикосновения, губам щекотно - опять поцелуи - я сильнее целую рядом с ухом – я знаю, что обычно это место очень чувствительное – его тело покрывается мелкими пупырышками. - Нравится? - шепчу я и захватываю мочку губами. - Вот еще один вопрос, который никогда нельзя задавать – он морщится или кривит рот – я не вижу, но знаю, что это так. - Слишком много ограничений, Шульдих, – шепчу ему в самое ухо. – Слишком много – не находишь? Переворачивается, смотрит на меня. - Никаких ограничений, – говорит он. – Никаких. Понятно? Сцепляемся руками, ногами, целуемся, как последний раз в жизни – у него привычка, да, слегка кусать губы партнера – сначала немного, потом сильнее – он мне хочет губы до крови прокусить? - но это даже приятно. Я этого даже жду. Я даже к этому привык. Его майка уже валяется на полу. Тут прохладно – кружки около сосков сморщились, правда, я не уверен, что от холода. Уверен, что не от холода. Я расстегиваю молнию на его джинсах и провожу рукой по голому телу, по косточке на бедре — она упирается мне в середину ладони. - Самое противное - снять с тебя брюки, – говорю я. - С тебя тоже, – он усмехается. Ну да – экстра слим фит, намертво. Застегнуть на вдохе. - Я справлюсь, – говорю я. - Давай, – говорит он. – Удачи. И смеется. Я тоже смеюсь – но смех несколько неестественный, потому что я ужасно хочу заняться сексом. Невыносимо. Я невыносимо хочу секса. Просто – ну вы, понимаете, правда? Да? Слова железный, каменный и все такое прочее – это, если определение. О, черт. У меня стоит. Вот так – прямым текстом. - Хм, – он заметил то, что я не скрывал. Вернее – отметил вслух. Он сползает по мне ниже – касаясь языком моей кожи – именно касаясь - он не проводит языком, а прерывисто трогает, как будто пробует меня на вкус. Интересно – и как? Как я на вкус? В районе пояса моих брюк он, разумеется, останавливается – но ненадолго - расстегивает молнию – я пытаюсь как-то сдержать дрожь – вот ерунда! вот черт! – и абсолютно безуспешно. Он целует меня рядом с расстегнутой пуговицей – рискованные игры. - О чем ты думаешь? – он поднимает на меня глаза. – Только честно. - Лучше я не буду говорить. Но ты не ошибаешься, – я почти сжимаю зубы. - Нееет? – он еще раз целует меня - чуть ниже пупка. - Шульдих, – говорю я, – не начинай. Не начинай с этого. Нет. Он улыбается – и еще несколько поцелуев разной степени близости к расстегнутой молнии. - Еще спроси про цвет моих волос – какой он там, - говорю я. Но говорить мне дается с трудом. С большим. Он смеется. - Я догадываюсь. Но твой ответный вопрос может быть более опасным для меня, чем мой для тебя. - Дааа? – говорю я. – Всегда мечтал увидеть такое. Он улыбается. - У тебя есть шанс. *** Мы занимались любовью. Я могу сказать, что это было именно так. Я даже буду настаивать на этом. До конца своих дней. И наплевать на чье-то мнение, да. Потому что это было - так. Но это было потом, а сначала мы просто дурачились, катались по кровати, постепенно раздеваясь, свои брюки я снял сам, а Шульдиха вытряхнул из узких штанов под его смех и мои комментарии - в общем, они снялись легче, чем я боялся. Потом прикосновения голых тел, потом нетерпение, потом коленом раздвигаешь его колени, потом на руках нависаешь сверху, потом он изгибается подо мной – движение навстречу, потом мое движение к нему навстречу, потом капли пота и прилипшие ко лбу волосы, потом стоны на выдохе и на вдохе в унисон движениям, потом маска боли или счастья на его лице – и я успеваю заметить такую же у себя - а потом я ничего не помню или не хочу говорить. А потом я падаю, наваливаюсь на него, и мы какое-то время лежим так. *** В постели холодно – холодные простыни - они ничем не пахнут, кстати. Снаружи тоже холодно. Тепло только там, где, обнявшись, лежим мы с Шульдихом – я крепко его обнимаю – не слишком большое пространство. Я боюсь даже высунуться – плечи сразу охватывает дурацким сквозняком - неприятное ощущение . - У меня нос мерзнет, – говорит Шульдих мне в грудь, и я чувствую, как он улыбается. - Нужно найти обогреватель, - говорю я, хотя вижу переключатель на стене – но я не хочу вставать. Но Шульдих выталкивает меня из кровати и занимает все теплое пространство сам. Обогреватель не работает . Или я что-то сломал, когда поворачивал этот переключатель. Наплевать. - Тут есть виски, – говорю я. – Мы можем себе позволить разорить бар. Я приношу два стакана и бутылку. Мы пьем виски – но без льда. Еще только льда хватало. Шульдих сидит, закутавшись в два одеяла. Мне одеяла не хватило – это понятно. Я уже понял – я должен мерзнуть. Кончик носа у него немножко красный – от холода и от выпивки. - Знаю еще один отличный способ согреться, – говорю я и сажусь рядом. – Как ты? От него пахнет неразбавленным виски, когда я его целую. Я тянусь, ставлю свой недопитый стакан куда-то на пол и наваливаюсь на него – он держит свой стакан в вытянутой руке – там пара глотков. Целую в подбородок, в губы, в шею, в ключицу, он выгибается, подставляет какие-то места – я уже понял, какой он чувствительный. Насколько чувствительный. У него синяк выше локтя, довольно большой, и я знаю – сейчас не видно – но они есть – еще несколько синяков на бедрах. От моих пальцев. - Ты еще в силах? – Он ставит мне стакан на спину – холодный стакан с толстым дном – я вздрагиваю от неожиданности, а он смеется. - Сам-то как думаешь? Ты же настолько хорош – у меня постоянно стоит на тебя, - я усмехаюсь, когда говорю эту фразу – настолько она избитая – я говорю ее нарочно - но я не вру. Вернее – я говорю чистую правду. Он опять смеется – он понял шутку. - Я могу его потрогать? – говорит он манерным голосом монашки-куртизанки и тянется рукой к моему члену. - Ну конечно, – говорю я. – О, черт. *** - Шульдих, Шульдих, – шепчу я, – Шульдих, Шульдих. Что я хочу ему сказать? Что я боюсь ему сказать? *** Я могу сказать, сколько мы там находились – сутки и восемь часов. Мы приехали вечером и уехали рано утром. - Давай купим презервативы, – говорит он и выходит в холл. Майка на его спине задралась, но он этого не замечает – а я пялюсь на голое тело между штанами и этой задранной майкой. Я не успеваю спросить – зачем. В конце концов - его дело. Значит, ему так надо. Не понимаю почему именно сейчас – мы уже занимались сексом – но у меня нет возражений. Никаких. Ночь. В холле гостиницы безликий автомат – Шульдих внимательно рассматривает предложение и нажимает какую-то кнопку. Я пользуюсь возможностью курить. Но я просто быстро затягиваюсь, просто проглатываю, вдыхаю дым и не испытываю никакого удовольствия. - Все, – говорит он. - Готово. Окурок летит в урну. Мне все-таки хочется спросить – зачем, но я опять сдерживаюсь. Потом я узнаЮ – зачем. Когда доходит до дела. Презерватив устрашающе черный. Да. - Мне кажется, меня провели, – говорю я. - Как всегда. - Ну, разумеется, – говорит он. – Ты позволишь мне надеть его на тебя? - Ни за что, – говорю я и снова проклинаю свое воображение. Он надевает на меня презерватив - мне бы хватило ощущений от его рук. Он знает, что я испытываю, и его это развлекает. - Ну как? Наверное, я прекрасен – абсолютно голый с черным членом. - Думаешь, это все? – спрашивает он. – Черный презерватив не был самоцелью. - Надеюсь, что нет, – я нахожу в себе силы на эту фразу. Он встает на колени. И этот взгляд снизу вверх и то, как он берет мой черный член рукой и то, как он облизывает мой черный член, вернее, мой член в черном в презервативе. - Резина, - говорит он. – Невкусно. - Надо было купить с клубничным вкусом, – деревянным голосом говорю я. - Не люблю, – он улыбается, – ненастоящий запах клубники – самый мерзкий запах в мире. – И он облизывает мой член еще раз. - Банановый? – перечисляю я. – Ммм... Вишневый? Шоколадный? Каждый мой вопрос сопровождается движением его языка, а потом он обхватывает мой член губами. Больше никакие варианты не приходят мне в голову. Я прислоняюсь спиной к стене. Шульдих стоит на коленях. Сутки и еще восемь часов в гостинице. Восемь часов секса, виски без льда, совместный короткий сон, совместный долгий душ – да, в душе тоже можно – да, я знаю, и вы знаете – все знают. Можно выливать ему гель на спину - прозрачные цветные капли ползут, превращаются в пену, разбегаются на мелкие пенные дорожки - и говорить всякие грязные вещи прямо на ухо и не стесняться – его это только возбуждает, да и сам ты только больше дуреешь от непонятной вседозволенности, страх поскользнуться, когда занимаешься сексом в неудобной позе, но ему, по-моему, только приятней от этого неудобства, только приятней от неритмичности толчков – а сверху льется вода – по спине, наливается в рот, и сперма смывается потоками воды, и вы выходите из ванной, еле держась на ногах – Шульдих в незапахнутом халате , а ты совсем голый. Я облизывал его член, когда он почти пьяный валялся на кровати, он комментировал мои действия, давал указания как сделать, чуть ли не оценки мне ставил, смеялся, дрожал, кончал, я целовал его, спрашивал как ему собственная сперма на вкус? - он говорил – а тебе? сколько ты проглотил? ты мне ничего не оставил! - и хохот, а потом я снова занимался с ним сексом, а потом, еще позже, он давал мне попробовать мою собственную сперму... я даже не очень хорошо все помню, я тоже пил - просто помню, что не мог оторваться от него, что мне надо было все это – секс, грязные словечки, смех, неразбавленный виски - как будто я хотел привязать его всем этим - сексом, спермой, обжигающей выпивкой, словами, вседозволенностью. *** Поесть мы первый раз выползаем поздно вечером – я настолько голоден, что меня даже тошнит. Мы едим в пиццерии – да, в пиццерии, дешевой и на вид и на вкус. Но Шульдих с удовольствием ест треугольники с обвисающим сыром, с падающей ветчиной и запивает чаем из пластиковых стаканчиков – чай даже пахнет пластиком. Да, он даже на вкус пластиковый. Я тоже ем пиццу – она ужасно горячая и это ее единственное достоинство, но мне она кажется невероятно вкусной. Я глотаю куски почти не жуя. Желудок мгновенно связывает узлом от неожиданного подарка. - Как бы не вырвало потом, – у Шульдиха явно тоже самое. – Но эту пиццу не жалко, – он смеется и откусывает еще кусок. - Я хочу есть. - Ну как? – спрашивает он с набитым ртом – он делает это нарочно - звуки глухие – сквозь сыр и помидоры. - Очень вкусно, – я держусь за желудок – внутри война. - Ты врешь, – говорит он. – Но дальше я бы просто не дошел. Я бы умер. От голода, - он вытирает рот, комкает и бросает салфетку. - Я тоже. Тут можно курить? - Вали на улицу, – просит Шульдих, – ты куришь несусветную дрянь. Нет, тут нельзя курить. Любого вывела бы его манера выражать свои мысли, правда? Но вот - не меня. - Иди сюда, – говорю я и тянусь к нему через столик. Я целую его - и это второй раз в моей жизни, когда я целую парня в общественном месте, и дешевая пиццерия в этом отношении гораздо хуже ночного клуба – в плане толерантности контингента, хахаха, но мне плевать, абсолютно плевать, мне даже приятно, я даже демонстрирую что-то, а потом мы убегаем и хохочем во всю глотку, убегаем, чтобы целоваться в какой-то подворотне и только потом вспоминаем, что заказывали еще какой-то десерт, похожий по вкусу на мыльную пену — Шульдих предположил это, когда мы его заказывали, но узнать наверняка нам так и не удалось. И за пятнадцать минут до отъезда мы одетые валяемся на кровати и снова целуемся – это практически единственное, что мы и так делали последние три десятка часов. - Ну что? Касательно цвета волос? – спрашивает Шульдих. - Я никому не скажу, - шепчу я ему на ухо. – Эта тайна умрет со мной. И мы долго счастливо смеемся. Продолжение следует
elinorwise: monpansie Как же я ждала! И как я боялась! И все оправдалось - и ожидание, и страхи. Блин, это я не знаю, что такое. Реветь хочется. Кхм... прости. Это я все в смысле "спасибо".
monpansie: elinorwise Спасибо за такой отзыв и за такое "спасибо "!! Я, конечно, взяла большой тайм-аут между частями, это да, но мне невероятно приятно, что твои ожидания оправдались, что понравилось,что вызвало чувства-для меня это замечательно!
elinorwise: monpansie Ужасно хочется им соломки подстелить... Потому что падать с такой высоты - это ой-ей... а падать будут, чует мое сердце. Обоим не хватит ни мудрости, ни просто смелости там удержаться. Потому что эти сутки и восемь часов - это вдох и... задержали дыхание... и потом - неизбежно - выдох. В общем, заранее страшно.
monpansie: elinorwise Они обнаружили - в себе, в другом то , что, может, даже и обнаруживать не хотели. Предпочли бы, обнаружить что-то другое - плохое, например - тогда все просто - действуй по старой схеме и живи спокойно. Но те самые границы непростительно сузились - каждый допустил другого, может быть, не максимально близко, но в какую-то явно запретную зону.
Hey_Yoh: ООО! Такое долгое ожидание и такой подарок! А уж я ждал-ждал! Я очень люблю Ваши произведения – у меня даже рука не поднимается назвать их фанфиками. А в этот раз Вы меня просто потрясли. Мне даже не было особенно грустно. Это уже не грусть, не тоска – это какое-то новое чувство. Это такой парадокс - ничего не было и вдруг помираешь по человеку. Эти признания самим себе – не друг другу. И такая интимная дружба у любовников! Очень сексуальные сцены, причем, все, а не только с рейтинговым содержанием. Просто превосходно!
Black neko: monpansie Ты, как всегда неподражаема. Опять бесконечные восторги твоему стилю и языку. Низкий поклон твоим персонажам, я от них оторваться не могу. Спасибо огромное. Проды жду с замиранием сердца
monpansie: Hey_YohПростите, что заставила вас так долго ждать) - но иногда такие перерывы просто необходимы. К тому же - как приятно потом читать такие отзывы и узнавать, что продолжение ждали и что продолжение понравилось - это действительно очень приятно! Очень. Спасибо вам за очень-очень многое в вашем отзыве (кстати, может, "на ты"?) - это просто замечательные слова! И я ужасно, что вам понравились сексуальные сцены;) Black neko Спасибо тебе! Меня уж совесть доедала практически до основания за мой перерыв))) - прода будет!! Ааа, как приятно, когда оторваться не могут!!:)
Hey_Yoh: monpansie monpansie пишет: Простите, что заставила вас так долго ждать Ничего-ничего, мы подождем! monpansie пишет: (кстати, может, "на ты"?) Буду очень рад! monpansie пишет: И я ужасно, что вам понравились сексуальные сцены;) Повторюсь - они прекрасны
monpansie: Hey_Yoh Hey_Yoh пишет: Буду очень рад! Я тоже очень рада) Спасибо огромное еще раз!:)
Аки: Нет... Ві все-таки гений. И никакая єто не лесть. Просто они у вас... Ну, живые, даже очень. И этот кусочек был очень трогательным...
monpansie: Аки Огромное спасибо!! Так приятно это читать - и очень лестно (хоть и не лесть:) - спасибо еще раз - и вот, что живые. Я к ним так привыкаю (и прикипаю), пока пишу, что считаю их уже абсолютно реальными людьми))
Liane: monpansie Тайм-аут действительно был большой, но ожидание того стоило :) Знаете, мне почему-то не хочется заранее расстраиваться из-за возможного не-хэппи-енда. Я читаю и живу вместе с вашими персонажами одним днем, не задумываясь о том, что будет завтра. Потому что если задуматься о том, что будет, лучше и вовсе не жить. Да и жизнь такая штука, что счастливый конец бывает на раз из десяти, а у вас все очень жизненно, и все те мелочи, которые вы так тонко подмечаете - как раз из них жизнь и складывается. Спасибо :)
monpansie: Liane Вам спасибо!!! Я просто счастлива! Вообще, сильно неудобно было уже – такой перерыв, думаю, вдруг уж все забыли что там было))) Просто вам огромное(!) спасибо за такой просто хороший и теплый отзыв. Это так приятно – когда понимают. Правда. Ну, вот да – в жизни же не бывает даже особо часто ни хэппи энды, ни анхэппи энды – да и вообще "энды", когда жизнь еще продолжается весьма условны – все как-то перетекает одно в другое. То, что казалось счастьем может оказаться несчастьем и наоборот. А что-то закончиться, не начавшись толком - и долго-долго помнишь потом, а что-то длится годами, а забывается за пять минут. Спасибо огромное!
Рикки Тикки: monpansie Для меня вообще уже хэппи энд не состоялся Но все равно читаю с огромным удовольствием... именно потому, что все очень жизненно... и, конечно, дивлюсь вашему интересному стилю написания. Спасибо!!!
monpansie: Рикки Тикки Спасибо!!!:) Ну что ж я прямо как зверюга какая-то безжалостная - уже и в хэппи-энд не верят хорошие люди! Может, я еще "переженю" всех и все хорошо будет!:))) Рождаете только у человека чувство вины;)
Рикки Тикки: monpansie Нет, нет...не надо никакого чувства вины Энды всякие нужны, энды всякие важны... просто я больной брэдошульдих (да еще и страшно ревнивый ) но слежу за сюжетом... и мечтаю о моменте, когда буду проду читать
monpansie: Рикки Тикки А, Брэдошульдих!!! Ревнивый!! Вы прелесть!!! Я просто очень люблю и Брэда и Шульдиха и то как они вступают в контакт и сколько всего ими вслух не произносится, но обоими прекрасно понимается. Продолжение будет обязательно.;)
Liane: monpansie пишет: Может, я еще "переженю" всех и все хорошо будет!:))) Ну да-ну да, свежо предание, да верится с трудом вы же известная любительница хэппиендов, что ни фик - все рыдают. От счастья, видимо
monpansie: Liane :)))А я люблю хэппи-энды, да и вообще все же живы!:)) Спасибо! Коммент - супер! Поддели!:)
Liane: monpansie Да у меня по жизни язык мой - враг мой, не умею вовремя промолчать Вы, главное, пишите, побольше и почаще)) Чтобы был повод еще что-нибудь жизнеутверждающее ляпнуть)) Тонкий намек: ваши читатели очень рассчитывают на новогодний подарок ;-)
monpansie: Liane Liane пишет: Вы, главное, пишите, побольше и почаще Спасибо. Да я в последнее время начинаю одно, потом другое, потом опять первое - и все кусками - наверное, когда-нибудь кааак все за раз закончу:))) - и будет страшная туча фиков ))) - сама испугаюсь)) К Новому Году постараюсь! Обещаю!
Рикки Тикки: monpansie Ну Новый год ужо почти месяц А де же прода?
monpansie: Рикки Тикки Виноват. Исправлюсь. )) Все будетобязательно.)
Liane: monpansie Очень, очень жду. Почти отчаялась. Все замечательные, но так и неоконченные фики начинались (точнее, закончивались) с таких пауз... *безутешно рыдает*
monpansie: Liane Не рыдайте, пожалуйста, мне, честно, ужасно стыдно и неудобно!! Но вы как чувствовали - я прямо поразилась - как раз собираюсь выложить кусок - максимум к выходным - думала, к среде успею - но не успела.
monpansie: *** А потом мы уезжаем. Я помню - холодное утро. Противный туман. Я помню — мне неуютно и холодно. Я беру сигарету, верчу ее в пальцах, но не закуриваю. Мне не нравится этот запах сырого воздуха, но и запах сигаретного дыма мне сейчас не нужен — я просто хочу курить. Мы возвращаемся. - Самое замечательное, — сказал он тогда, - ну, знаешь... знаешь. Можно сравнение, да. Есть хорошее сравнение. Когда ты долгие годы изучаешь... допустим, каллиграфию — он усмехается. - Потом идешь, покупаешь тушь, выбираешь кисточки — придирчиво, профессионально, не экономя - ты знаешь, что тебе нужно - ну и еще бумагу — самую-самую, - он отвлекается, смотрит в окно, я ощущаю его рассеянность, невключенность. Сигарета все еще у меня в пальцах. Я веду машину, в правой руке у меня не зажженная сигарета, я хочу курить, да, я уже говорил — Ну, да... - он поворачивается, смотрит на меня. - Ты все это делаешь. Ты — готовишься. А потом ты садишься и рисуешь самый сложный или самый любимый иероглиф — любой, который хочешь — ты можешь любой - и вот через секунду, как ты его нарисовал, — я беру все-таки сигарету в рот, но не зажигаю, просто чуть прикусываю зубами кончик, – через секунду - ты его смазываешь . Просто ладонью. Одним движением. Или рукавом. Как хочешь... - он снова молчит. Я почему-то думаю, что он сейчас улыбнется, но он просто кривит губы. - И вот тогда ты достигаешь совершенства . И вот именно тогда иероглиф абсолютно прекрасен, Еджи. Тогда он - абсолютное совершенство. *** «Совершенство – мнимая незавершенность идеального» - но это я вслух не сказал. *** - Ты знаешь, что он совершенен, но ты оставляешь его незавершенным. Вернее, ты его таким делаешь сам. — говорит Шульдих. — Вот как-то так. - Ты его портишь, — говорю я. Я знаю, что не должен это говорить, я говорю это как-то машинально, не успев подумать, да и не желая думать — все это слишком далеко от меня. Слишком абстрактно для меня. Слишком далеко от того Шульдиха, который сидит рядом. Шульдих, которого я могу обнять, которого я хочу обнять. Я понимаю, что все эти слова, все эти, наверное, умные мысли — это тоже он, наверное, он, даже без сомнения, он, что это очень важно, что это очень важно для него - но не это меня трогает, проходит мимо, не задевает, не касается, а переворачивает, причиняет боль и приносит радость — это живой Шульдих с его глазами, ртом, волосами, какими-то известными мне сейчас родинками – они у него бледные, не выпуклые, как будто просто пятнышки на коже, замерзшими руками – я вижу, как он пытается согреть их в карманах. - Когда поймешь, что я хотел сказать, – говорит Шульдих, его голос становится острым и раздраженным - тогда ты придешь и скажешь мне об этом, - он говорит это как-то высокомерно, и холодно и не смотрит мне в глаза. Он закусывает губу и отворачивается и снова смотрит в окно — на туман, на обгоняющие машины, а на самом деле, наверное, ни на что из этого. - У тебя невыносимый характер - это просто констатация факта, Шульдих — я не хочу, чтобы ты думал, что я обиделся и не хочу обидеть тебя, - говорю я . Меня задевает его поведение. - Я знаю, – говорит он. – То, что я считаю тебя тупицей - это тоже не попытка самоутвердиться за твой счет, это тоже – констатация факта. Говорить мы можем все, что хотим, и особенно оговаривать какие-то моменты, и на что-то обращать - тоже особенное - внимание, и предупреждать - «нет- нет, никогда, это значит...» — и объяснять то, что это значит - именно тогда, когда то, что мы говорим, является чистой правдой. Но я просто останавливаю машину. Обнимаю его. Он не сопротивляется — я боялся, что он будет, и безумно рад, что он не стал. Мы долго целуемся. 18 Я пропустил его утреннее возвращение – а хотел встретить - хотел без особой причины - нет объяснения — он ушел, его не было больше суток — это те случаи, когда вам говорят, что это вас не касается с полным правом и даже с некоторым вызовом и даже ждут реакции— нет, меня это не злило. Нет. Нет. Нет. Это его дело. И это же не в первый раз. Нет, меня это не злило — могу повторить - я просто хотел встретить его – вот и все. Есть желания, а объяснения есть не всегда. Любопытство – это если объяснение все-таки кто-то будет требовать. Посмотреть на него — даже не знаю, что же такого я хотел увидеть — разве следы страсти, хм? - совершенно ясно, какого рода это многочасовое отсутствие - ну, разумеется... Но я, конечно же, еще не готов к тому, чтобы специально его ждать. Но я понял, что он здесь. Понял, что он вернулся. Ощущение от его присутствия – оно всегда есть. Ошибиться нельзя. Я был уверен, что увижу его не раньше пяти вечера – но нет, он появился у меня часов в одиннадцать. Дверь открывается – и... Да-да, цирковой перфоманс. От нас требуются аплодисменты и терпение – наверное, все. Шульдих весел, он улыбается, его глаза сияют. Немного бледный, но, разумеется, излишне энергичный. Если бы он не хотел мне продемонстрировать свой цветущий вид, то пришел бы в пять — как я сначала предполагал – но он явно хотел. - Я очень доволен, Брэд, – сообщает он. – Я прекрасно провел время. Завидуешь мне? Позавтракаем вместе? - Поздно для завтрака. - Хорошо. Пообедаем? - Для обеда рано, - я не поднимаю глаза от — что там у меня в руках? - я беру газету. - Знал, что ты это скажешь. Я подожду, если ты согласен со мной пообедать. Или отговорка уже готова? Куча дел, например? – он поднимает папку на моем столе, держит ее пару секунд, разжимает пальцы – папка падает на стол – шумно. Шульдих несказанно доволен. Улыбка еще шире – демонстрация зубов. Ручка катится по столу, но я не даю ей упасть. - У меня прекрасное настроение — говорит он. - Рад за тебя – глупо, но мое собственное настроение улучшается против моей воли, хотя мне очень хочется его поддеть – но я еще не знаю как. - Правда? - он садится на край моего стола – он только что принял душ, я чувствую запах его мыла и его туалетной воды, мне нравятся эти запахи, они ему подходят - но почти сразу встает, ходит по комнате, берет все что попадается ему под руку и тут же ставит куда попало. Порядок нарушен – тогда Шульдих чувствует себя комфортно. - Где ты хочешь пообедать? – спрашиваю я. - Могу выбрать? - он останавливается у окна. — Отсюда вид не очень, — тут же отмечает. Ну да, Шульдих, ты же первый раз в жизни смотришь в это окно. - Можешь. - Ооо, – он улыбается еще шире – отличные восьмые зубы. – Ооо, – он задумывается. – Честно сказать, мне все равно. Я не подготовился. Там, где ты всегда обедаешь – там сносно? - Вполне, – говорю я. – И днем там достаточно демократично, – добавляю, сделав паузу, - тебя пропустят. Он кивает, усмехается. - Это и тебе на руку, - он снова возвращается к моему столу, снова запах, который мне нравится, – чуть меньше демократии, и будет похоже на то, что ты снял парня. На улице, – он делает большие глаза. - Согласен, – мне смешно. - Хоо? – он не ожидал. – Я еще не все о тебе знаю, Брэд. Тебе удается меня удивить – нечасто и несильно… но кому-то же вообще не удается. Видимо, по его мнению, человек рождается, чтобы часто и сильно удивлять Шульдиха, и, оказывается, я имею уже некоторые заслуги в этой области — невиданное преимущество. - Когда мы первый раз встретились, – я тут же не слишком сильно ругаю себя за эту фразу, - я подумал нечто похожее, – я усмехаюсь. - Мы завтракали, и у меня было ощущение, что я тебя снял, - получи. - Я не помню нашу первую встречу – так мило, что ты помнишь, – наверное, это месть за демократичное место, да? – Каким я тебе показался, кстати? В наш первый раз? – фраза не осталась незамеченной, кто бы сомневался. - Тебе нечем заняться, Шульдих? – мне хочется улыбнуться. - Мне есть чем заняться, Брэд. - Может быть, займешься этим? До обеда? - Нет. – Он садится в кресло, закрывает глаза. – Нет. Я не буду этим заниматься. Я буду терпеливо ждать, когда босс отведет меня в ресторан Работать, разумеется, абсолютно невозможно. Абсолютно. Ну хорошо, потом мы обедаем, он что-то рассказывает, блестит зубами, высмеивает людей за соседним столиком, негромко, но очень язвительно – у меня максимально благодушное настроение, мне нравится слушать его болтовню, хотя я не могу так часто оборачиваться на жертв его злословия – как ему, несомненно, хочется. - Ты знаешь… - говорит он, наклонившись ко мне, но не заканчивает фразу и переключается на другое. – Кстати, а почему ты не куришь сигары? Здоровые, толстые? Не то, чтобы тебе очень пошло, но еще один статусный показатель, а? Брэд? Сигара после обеда. Ааа, бережешь здоровье? Ваша нация помешана на здоровье, – походя достается нации. - Кстати, огромная толстая сигара во рту выглядит эротично, – он смеется. - В твоем – несомненно, – я прошу счет. – Я бы посмотрел. Может, заведешь себе статусную привычку? Хотя сигара толще тебя самого, - я хмыкаю. - Удачная шутка, – меня одарил комплиментом король клоунов, я так понимаю. – Ты хочешь посмотреть на… сигару у меня во рту? - Не сейчас . - Послеобеденная сигара! – он в восторге. – Нет, мы не уходим. Принесите сигару. Я буду курить. - Ты не умеешь с ней обращаться, Шульдих. Много нюансов. - Да ладно, не труднее, чем минет, – он лучезарно улыбается. Скотина. - Не надо сигару, – говорю я, – мы торопимся, – демократичность заведения мне не помогла — заблуждение, я признаюсь, поспешность выводов - все равно похоже на то, что я снял парня –– я не учел контраста – между мной и моим спутником – и мне даже наплевать что про минет услышал не я один - да какая разница? Не в этом дело. - Пойдем, Шульдих. - Завтра придется искать другое место для обеда, а Брэд? – он доволен. – Прекрасный день, Брэд! Прекрасная ночь, – да заткнись ты! хочешь похвастаться? – но я внимательно смотрю на него и внимательно слушаю, - а потом такой прекрасный день, Брэд. Это редкость. Ааа, хорошооо, — он потягивается. - Обед, и правда, был вполне сносным. Трудно будет найти альтернативу этому ресторану, а? После парней с улицы и речей про минет тебя... - но он опять не договаривает и перескакивает на другую тему. - И я обязательно научусь сосать сигары, – он смотрит мне в глаза и смеется. «Сигары курят, а не сосут» – я это должен сказать, но я это только думаю. - Ну, курят, – говорит он. Никакой телепатии – он просто знает, что я так среагирую – какие тут варианты? - Не цепляйся к словам. *** Самое главное из того, что я всегда знал про Шульдиха – или лучше так — про Шульдиха и себя - это то, что он одного уровня со мной - изначально. Равноправное взаимодействие — огромная ценность. Трудно недооценить. Когда не надо что-то специально упрощать, что-то долго объяснять, раздражаясь или восторгаясь непонятливостью – зависит от собеседника и настроения, ну и собственной цели, конечно. Равенство - огромное преимущество. Когда важен не столько результат, а сам процесс этого взаимодействия. Когда тебе не нужно играть вполсилы. Неприятно играть вполсилы. Унизительно играть вполсилы. Абсолютно бессмысленно — играть вполсилы. Это так отличается от того, когда тебя пытаются рассмешить детским анекдотом или испугать страшной, но тоже детской сказкой, а тебе или нужно делать вид, что тебе смешно или страшно или, если не нужно делать вид – то нужно показать свое превосходство. Вот и все варианты. Цели кажутся одинаковыми, когда процесс достижения однообразен и известен тебе уже давно - они не теряют привлекательности, но не представляют сложности. У него всегда во всем есть подтекст. И я всегда воспринимаю этот подтекст как само собой разумеющееся. Когда нет авансов. Когда нет кредитов. Когда не одалживают тебе. Каждый платит сам за себя. Или так – каждый платит и не считает, сколько заплатил, потому что заранее уверен в платежеспособности партнера. 19 То есть понятно — как у меня. Для меня самым правильным было встретиться сразу же — в тот же день как мы вернулись - вечером - пойти куда-то, если он захочет, а потом заняться сексом — я хотел заняться с ним сексом, я думал об этом, постоянно думал — так вот, сразу же, или на следующий день — максимум на следующий день, но я как-то понимал, как-то чувствовал — я даже знал, что не ошибаюсь, что не придумываю , что у Шульдиха не так — что он предпочтет пропасть — и он пропал, ну, разумеется, и я не знал — настаивать? дать ему время? не давать ему время? — что будет правильным? В каком случае я не промахнусь? Или промахнусь в любом? Я действительно хотел знать , я действительно хотел знать точный ответ. Не будет ли мое желание встретиться сразу же воспринято как назойливость? Вдруг ему станет скучно? Не воспримет ли он отсутствие этой настойчивости как ... оскорбление, что ли? Вдруг он решит, что я в нем не заинтересован? Я не чувствовал уверенности. Я даже не чувствовал всей смехотворности ситуации, когда совершенно серьезно часами размышлял на тему — звонить? Не звонить? Если позвонить — то что? Если не позвонить, то вдруг? И жду, чтобы он решил это за меня — но не потому что вопрос труден, не потому, что я сам не хочу на него отвечать, а потому что я невыносимо хочу видеть Шульдиха. Оставляет он за собой право инициативы или ждет ее от меня? И снова, и снова— по кругу, одно и то же, с небольшими вариациями. Только это. Ничего больше. Целыми днями. *** Когда вы становитесь ближе, какие-то вещи уже не работают. Перестают работать автоматически. То, что казалось ясным, неожиданно становится настолько туманным и неустойчивым - и это невыносимо раздражает. И так все усложняет. Когда вам наплевать на человека, вам абсолютно ясно, как он поступит в той или иной ситуации — и он так и поступает, и вы гордитесь своей проницательностью и насмехаетесь над его предсказуемостью - все легко и просто, психологические трюки, уловки, фокусы, зайцы из цилиндра, никто ничего не теряет и даже кто-то что-то приобретает — уверенность в себе, в своем умении делать выводы и заключения, но когда нет, когда человек — интересен, важен, дорог, вы влюбились — выбрать можно любой вариант, можно все сразу — итог все равно один, просто интенсивность проявления разная - все начинает неприятно двоиться, усложняться — то есть я был уверен, что Еджи хочет со мной встретиться сразу же после того, как я вылез из его машины и отошел на пару шагов — нуу, он смотрел мне вслед — ощущение между лопаток, оно даже болезненное, а я не оборачивался, потом я услышал как машина отъехала — торопился он куда-то или не хотел мне надоедать взглядом в спину? - я бы мог легко ответить на этот вопрос. Раньше — легко. В ту же секунду. Легкий вопрос. Конечно… Конечно – что? Если бы не переспал с ним, если бы не переспал с ним, потому что хотел, если бы не переспал с ним, потому что хотел переспать именно с ним. Как результат — тот самый результат, о да - мерзкая, мерзкая двойственность — и вот уже я не знаю — он уехал, потому что я ушел, и его ничего не удерживало, дело сделано или действительно не хотел надоедать мне, на свой лад толкуя мою манеру поведения? Мою дурацкую манеру — с его точки зрения. Может быть, он тоже — весь в сомнениях, хм? А? А? Кого я могу об этом спросить и получить точный ответ? *** Позвонить первым – как удивительно, как восхитительно легко именно тогда, когда тебе все равно, ответят ли на другом конце провода. *** - Да, - сказал я, — да, Шульдих. Я скучал, Шульдих. Я адски скучал. Давай встретимся. Давай займемся любовью. 20 … - Ты хотел быть знаменитостью, Еджи? - Ну, конечно, – говорит он. – Нетрудно было догадаться, да? Хотел. Хотел, Шульдих. Мечтал даже. - Мечтаешь и сейчас? Иногда? – но я сразу же немного – пусть совсем немного - но сожалею, да - что поторопился с вопросом – я чувствую, что Еджи закрылся. Зажался. Нууу, болезненное место. Я так и думал. Наверное, обидно сознавать, что какие-то двери для тебя совсем закрыты, но гораздо обиднее, когда кто-то другой подводит тебя к эти дверям и спрашивает «эти, да? никак?» - или нам так кажется – болезненные вещи всегда кажутся нарочными. Но в любом случае я сделал это не нарочно – предъявлю индульгенцию по первому требованию. Хотите? Он не отвечает. *** - Совсем нетрудно, – он отвечает на мой вопрос, пропуская свой, на который я не ответил. - Демонстративный тип личности плюс безвкусные шмотки. Уверенность в своей сомнительной харизме. Хотя, наверное, показная, да? – нарочное любопытство в глазах. - Ты тоже хотел стать знаменитостью - судя по описанию?- оно выглядит проработанным, – я вовсе не хочу, чтобы меня разбирали по косточкам! - Не буду отвечать как и ты, – роняет Шульдих. – Оставим недоговоренность в наших отношениях, – он усмехается. - Я не ответил на другой вопрос, – замечаю - наверное, просто из вредности, но меня задевает, что он все отмечает и припоминает. – Это мелочно, Шульдих, – я не выдерживаю, но тут же улыбаюсь – я, честно, не имею права это говорить. Ну, честно – не я. - Учитывается не смысл вопроса, а их количество… Я очень мелочный, - усмешка номер два. - Брось, Еджи, какая разница? - тебе не нужно раскрывать мне все свои тайны. Ты не представляешь, как я ценю фактор добровольности. - Ты в это веришь, а не то чтобы ценишь на самом деле, – зачем я это говорю? Ну, зачем? - Ты тоже мелочный, – отмечает он .– Соревнуешься со мной? Невольно, а? Выравниваешь очки в таблице – плюс один в мою пользу? Минус один не в пользу Шульдиха? Могу сказать странное - меня заводит то, что он такой… манипулятор? - эээ – я не это хотел сказать, не манипулятор, нет, какое-нибудь еще скользкое слово, потом придумаю - меня заводит… меня заводят его пафос, его вдохновенное ломание, его самоуверенность, равнодушие, ирония по поводу и без – проще говоря, постоянная - и уверенность в превосходстве своего... Своего над чужим – чтоб не выбирать из миллиона вариантов. Меня это и раздражает, и заводит. Адски раздражает и адски заводит. Нет, не пятьдесят на пятьдесят. Нет. Сорок пять на пятьдесят пять – как-то так. - Конечно, – говорю я, – есть даже бумажный вариант – в записной книжке, – я хлопаю себя по карману, в нем - несуществующая записная книжка. - Для удобства подсчета. Хочешь взглянуть? На итог? - До тех пор, пока я явно обгоняю тебя – нет. Зачем? Буду проигрывать - стану более внимательным, – он хмыкает. - Недобранные очки и пропущенные возможности учитывают только неудачники. - Заткнись, Шульдих. - Я не имел в виду конкретно тебя, Еджи, – он пожимает плечами. – Болевые точки, ты на них реагируешь – я могу их не касаться, но мне скучно себя ограничивать. Я не всегда делаю что-то для чего-то – иногда я просто что-то делаю. А вообще, вопрос был не в этом – вопрос был нейтральным, даже промежуточным – он предполагал твой ответ – О да, Шульдих я мечтал быть звездой, а я хотел воскликнуть - Супер, Супер, Еджи!– то, что надо! Класс! – он утрирует выражение восторга и предполагаемого, но не оправдавшегося взаимопонимания, и прижимает руки у груди и добавляет прочувствованной фальшивой слезы в голос, - и предложить тебе… нуу… поиграть в знаменитостей. Поиграть в знаменитостей, – повторяет он и смеется над собственной фразой. - Твоя серьезность все испортила. Бесповоротно, – а сейчас смесь насмешки и детсадовской нарочной обиды – любуемся. - А цель? Как ты хотел… поиграть? – я подхожу поближе к нему. – Я хотел сделать татуировки – тебе и мне. Нам. В салоне – сам набивать не буду, – снова смеется. Эээ? Это шутка? Э… Ну… - У меня уже есть татуировка, - отмечаю я, - я могу считаться знаменитостью? - У тебя дерьмовые татуировки, – отмечает Шульдих, – такие только у девочек - сердечки, бабочки еще вот – очень популярны бабочки, Еджи. На плече, ха. Татуировка бабочки на плече. Я хочу опровергнуть бабочку – сказать ожидаемое – у меня не бабочка, но сдерживаюсь – это правильное решение, я уверен. - А где надо? А что круто? – говорю я. - Колечко на члене – типа обручального? – я читал что-то такое. В журналах про знаменитостей как раз. Это пойдет? Он смеется – ему очень нравится идея. - Можно, – говорит он. – Даже мило, хахаха. Порадуешь мастера, который будет это делать. Продумаем дизайн? - Умру со стыда, – говорю я. – Такое испытание для моей скромности. *** - Татуировка орхидеи на заднице была бы отличным решением, – говорю я. - В моем случае. Да? Еджи хмыкает. - Кто-то тут говорил про девчачьи татуировки. И про бабочек. Не ты? *** - Нууу… Я просто хотел сделать тебе приятное, – он усмехается. Я беру его лицо в ладони и целую прямо в губы. - Ах вот оно что, – говорю я. – А я и не догадался. Я удивительно нечувствителен к таким мелочам, – мне нравится его целовать, и мне нравится ощущение обладания - им, его телом – и ощущение от предвкушения обладания — им и его телом. - То есть, если бы увидел на моей заднице татуировку… - Прежде всего, я бы увидел твою задницу, Шульдих. - Не заметил бы татуировку? – вскидывает брови. - Да нет, заметил бы, – я хочу его и прижимаю его ближе, даже как-то сдавливаю. – Но не соотнес бы с собой, верь мне, – шепчу ему в шею, облизываю губы, трогаю его мокрыми губами, покусываю. Мои джинсы узковаты, да — если описать ситуацию. Или – у меня жестко стоит – если описать ситуацию прямым текстом. - Мне что, писать имя «Еджи»? Читать- то ты умеешь? – он чуть выгибается. - Читать умею, – я засовываю руки ему под майку и трогаю его соски, потом задираю эту майку и облизываю его соски, а потом расстегиваю пуговицу на его джинсах. – Я тебя хочу, Шульдих. Он улыбается. - Я чувствую, – он прижимается ближе. – Старый способ определить это – вполне рабочий. - М? – я притискиваю, сдавливаю его еще сильнее, – правда? Чувствуешь? Правда? Он кладет руку на мой член . - Ну да. Ты же об этом? - Хха, – говорю я, – черт. Черт. Возьми его в руку, – я расстегиваю свои джинсы. - Ха, – говорит он и целует меня в губы, а рукой проводит по моему члену, потом обхватывает его и делает пару движений вверх-вниз. Рабочий способ, да. Я засовываю руку за пояс его джинсов, его кожа теплая, чуть влажная. - Сними их к черту, – я дергаю молнию и пытаюсь дернуть вниз узкие штаны. - Давай включим свет и сделаем это у окна? - шепчет он мне на ухо – провоцирует? заводит его это? меня хочет смутить?!– сейчас бесполезно. Бес-по-лез-но. - Да пошел ты к черту, – говорю я. – Давай! Если иначе ты не можешь. Я могу хоть как, хоть где. Тебя – где угодно. Я хочу тебя, Шульдих. Но свет мы не включили. Все-таки нет. Нет. Он просто опирался руками о подоконник. И стонал тише, чем хотел - сдерживаясь, подавляя себя – только иногда – всхлип, вскрик, стон – короткий отрывистый, сквозь зубы. И от этого мне просто было еще хуже, я слишком этого хотел, и я слишком этого ждал… Потом мы вдвоем в душе, я убираю волосы с его лица и целую – вода падает, щекотно, я фыркаю, он морщится, я прижимаю его к стене, он скользкий, я пытаюсь намылить дурацкую мочалку — огромный бледно-желтый шар. - Я обязательно убьюсь на этом долбаном полу, - говорит он и обнимает меня за шею. – Я ненавижу душевые кабины. Эти пластиковые стенки. Это замкнутое пространство. Вдвоем здесь так тесно. Как шампунь воняет, ненавижу. - Нормально воняет, – я выплескиваю на ладонь четверть флакона чего-то адски-ванильного – это мгновенно вспенивается – теперь у меня в руках огромный комок пены – адски-ванильной пены, да — умереть можно - я кладу эти хлопья ему на плечи, на волосы - теперь на нем шапка из пузырьков, и на носу у Шульдиха болтается смешной обрывок пены. - Гааадость, – тянет он. – И ты тоже. Ты тоже – гадость, – утыкается головой мне в плечо - Ну, конечно, – говорю я и прижимаю его к себе. – Конечно, это так. А потом мы валяемся на кровати голые и мокрые и абсолютно уставшие. - Ну – так что? – колечко? Сойдемся на колечке? - идея получает свое продолжение — как я мог забыть! - Вот так – он обхватывает пальцами мой член – Выше? Или ниже? На самом кончике? – он смеется и поглаживает большим пальцем эээ... самый кончик. - Точно – в салоне? Может все-таки ты мне сам сделаешь? - помимо воли я издаю какой-то нелепый звук. — Я даже согласен на некоторые недостатки... работы... - Будешь орать. - Наверное. - Ты точно будешь орать как ненормальный, а потом ты не будешь трахаться – не сможешь несколько дней - у тебя все покраснеет. - Все покраснеет и увеличится, – это я грязно шучу, если что. – Все как всегда. Он смеется. - Цвет? Какого цвета рисунок? - Ужасно черный, – я мог сказать оранжевый или фиолетовый – любой – ужасно оранжевый, ха — просто случайность. Что первое пришло в голову. - Ужасно, – говорит он. Все еще держит мой член в руке, потом наклоняется, облизывает его, потом берет его в рот — несколько движений языком, и он выпускает член изо рта. - Иначе не могу говорить, – поясняет он. — Неужели ужасно черный? - Ччерт – черт, – говорю я, – ммм... - Хотел показать, где будет татуировка - на уровне моих губ, — он обводит пальцем влажный ободок, и я издаю какой-то свист - просто выдыхаю через сжатые зубы. Я не могу понять толком – где, – говорю я – говорю с трудом. - Да и вообще… я бы хотел… повыше... Я знаю, – говорит он, – я тоже думал, что повыше гораздо эффектнее, – он улыбается - я буду заглатывать, а ты скажешь мне, когда довольно – сам спросить я не смогу. Договорились? Договорились?! Его рот, его язык, те самые движения, я просто говорю «выше» несколько раз — не очень уверенно, и как-то даже запинаясь, но потом он спускается, потом опять поднимается, потом спускается – сначала ритм неровный, я дергаюсь, и вообще все длится не слишком долго - обидно не слишком долго и обиднее всего, что я сам в этом виноват. *** - Знаешь, – говорит он, лежа головой у меня на животе, – есть своя прелесть в равноправии – я всегда хотел подчиниться сильному – найти того, кто сильнее. А слабость меня раздражала. - Ты знаешь – это зависит от точки зрения, – я глажу его волосы, пропускаю пряди сквозь пальцы. -- Ты был сильнее, я был слабее – или меня так воспринимали – дело, наверное, не в этом. - Наверное, – говорит он, – но я этого не то, чтобы не понимал – я об этом не думал, просто имел модель, которую хотел получить. - Поцелуй меня, – говорю я. – Давай, - тяну его к себе. - А я даже не знал, что хотел получить. Придумывал что-то себе, да. Часто. Какие-то идеалы. Довольно банальные. Я даже не знал, что такое можно получить. Такое как ты. Он целует меня в губы. - Мне нравится спать с тобой, – говорит он, – спать с тобой после секса. *** Он обнимает меня - мы у выхода. Не знаю — эти гостиничные встречи... не знаю... наверное, они кажутся случайными, или специальными или неупорядоченными или наоборот — если вы идете в гостиницу, значит, вы займетесь сексом — но они просто не могут быть другими у нас. Убираю волосы с его лица, смотрю ему в глаза, мне нужно зацепиться своим взглядом за его взгляд. - Интересно, как, – говорю я, но не продолжаю. Интересно, как ты в себе все это совмещаешь – вот что я хотел сказать – а дальше неоформленный список – не слов даже – ощущений. Длинный список ощущение, которые ты вызываешь, которые не подходят друг другу, но подходят тебе, Шульдих. - Я никогда не думал об этом, – отвечает он. – И не буду. Ни к чему. - Я хочу снова увидеть тебя, Шульдих, – сразу - даже когда ты еще не ушел. Он морщится, отводит глаза, сцепка взглядов разрывается, как-то резко, как-то неприятно - он смотрит в сторону. Не говори так, Еджи, – как-то негромко, глуховато, как будто он не хочет это говорить - вдруг ты пожалеешь, что говоришь мне это. Когда-нибудь. Когда-нибудь потом. Шульдих. - Я буду жалеть, если не скажу тебе. Если… если что…то я действительно буду жалеть только об этом. Что у меня… что… что я мог сказать тебе это, Шульдих, а не сказал. Побоялся, что пожалею. Жалеть, что побоялся. 21 У Шульдиха очень часто меняется настроение – не поведение, поведение может быть тем же самым – если это нужно – не менять поведение, оно не меняется, а вот настроение - легко – я ощущаю это, как ощущаю его присутствие или отсутствие – просто ощущаю. Энергетическое поле меняется, хахаха. Но это можно так описать, да. Какие-то внешние признаки совершенно необязательны – нахмуренные брови, поджатые губы, что там еще обычно. У него плохое настроение – и он просто ищет возможность им поделиться. Вернее, он ее найдет. - Знаешь, чего я не умею, – Шульдих падает в кресло – он изможден, не иначе — картинные позы и жесты — это я уже проходил. - Вот так – раз и сесть на колени и прижаться щекой к щеке. а! еще можно поцеловать мягкими нежными губами, – он сухо смеется, потом закрывает глаза, – как делают все твои любовники – наверняка это безвольные мальчики, да? Знаешь, меня даже не удивляет, что ты в них что-то находишь – ты находишь в них покорность, так? Тебя это привлекает? Давай поговорим, – его голос звучит почти злобно, - но что они находят в тебе, Брэд? - А ты хочешь так уметь? – ну, ты же не думаешь, что я буду отвечать на твои вопросы, ты же не думаешь, что я буду искать на них ответы, правда? - Не знаю, – говорит Шульдих – Не знаю. Не знаааю.- Он тянет слово, он явно думает о чем-то другом. - Когда чего-то не умеешь, это кажется важным, когда ты этому научился – неожиданно кажется ненужным. Мне пока нечего тебе сказать. Я могу попробовать, но это как-то глупо. Особенно глупо – попробовать сразу, как только в чем-то признался. Пароль-отклик. Похоже на дурацкие тренинги. Ерундааа. Ты бывал на тренингах, Брэд? Хотя, такие, как ты, обычно из проводят. Шульдих издевательски смеется пару секунд. - Иногда ты меня ужасно раздражаешь, – неожиданно говорит он – голос злой, очень злой. Еще злее, чем был. Злись, злись – чем больше ты злишься, тем хуже тебе удается разозлить меня – а ты этого добиваешься, я точно знаю. - Невыносимо. Ты зануда. Ужасный. Ты предсказуемый, как ученик колледжа в период сдачи экзамена – всегда знаешь, о чем пойдет разговор. Разговор пойдет об экзаменах! – он выплевывает эти слова, как будто они значат что-то особенное. - Ты скучный тип. Ну, разве что хорош собой, – он хмыкает. - Сексуальная игрушка Брэд Кроуфорд, ха. Язвительный смех длится на пару секунд дольше предыдущего. Ну что ж. *** - Ты что, рехнулся, Шульдих? – Брэд поворачивается к нему. – Ты соображаешь, что говоришь? - Я не курил траву. Я не пьян – если ты об этом, – глаза закрыты, он так и полулежит в кресле. – Это момент откровенности – ну цени его, что ли. Правда в глаза. А проведи со мной тренинг – «Как сказать правду начальнику». Хочешь, я признаю тебя своим начальником на период тренинга, а? Тебе это польстит? Вдруг узнаешь что-нибудь еще, кстати? Тебе интересно? Брэд не отвечает. Повисает тишина – так это называют. Шульдих открывает глаза – лениво. Почти сонный взгляд. Ты мне не ответил, – говорит он. – Я оплачу тренинг, если вопрос в этом. Я вполне платежеспособен. *** Ему кажется, что он провоцирует – на самом деле, он в тупике. Огромное преимущество – знать чужие реакции – я знаю - что-то произошло, то, чего он не ждал, что-то выбило его из привычного равновесия, выбило настолько сильно, что он – в растерянности, да, ему нужно либо зацепиться за что-то привычное – сейчас он это делает, либо что-то ему нужно пересмотреть, - а ему не хочется? Или не может? Или точно не знает, что? В идеале - хорошо знать и мотивации – вот их я не знаю, но это желательно, а не обязательно, а еще - замаскировать свои - я думаю, что это мне всегда успешно удается. К тому же - иногда он прощупывает дорогу, просчитывает варианты, а иногда - идет наугад, нарушая разрушая все что можно – одно уточнение - зажмурившись. Сам он боится своей смелости, что ли? Я его знаю, знаю, я знаю тебя, Шульдих - я его понимаю - и чем больше знаю и понимаю, тем нестерпимей желание сузить ему жизненное пространство, ограничить, подавить, не позволить. Запретить с самого начала. Чем уже чужое пространство, тем шире мое – и мне совсем не хочется дать ему понять, что я его понимаю, что я могу сделать так, как хочется ему – нет, дорогой мой, непозволительная роскошь . Не заслужил. Не заслужишь. Тебе – нельзя. Такие, как ты, ищут понимания как ненормальные, жаждут – ласки, хм? – наверное - как сумасшедшие - а когда находят — шарахаются от этого - и от ласки и от понимания, испугавшись – неизведанного, непривычного, да Шульдих? - и бегут, не оборачиваясь. *** Брэд подходит и берет Шульдиха жесткими пальцами за подбородок - Это ты, Шульдих, ученик колледжа. Это ты - подросток. Это ты тупица - говорит он ему прямо в лицо — зрачки у Шульдиха расширяются, – кого ты хочешь задрать? Меня? Чем? Глупыми наездами? Сопливыми оскорблениями? Детский сад. Тебе самому не смешно? - Мне – нет, – Шульдих отвечает - да-да, голос прерывистый, сердце у него стучит, – да и тебе не особенно, я уверен. Ты же не думаешь, что я этим ограничусь и не добавлю что-нибудь на сладкое, а Брэд? - Да, – говорит Кроуфорд, – это очень интересно, Шульдих. Что ты можешь мне сказать – какие у тебя десерты?– он усмехается на непривычное самому себе слово. – На что ты мне намекаешь последнюю неделю своими сияющими глазами? Чем ты решил убить меня? Ты так настойчиво даешь мне понять, что ... Ну скажи, что ты влюбился? А? Ну это смешно. Это сме-шно, Шульдих. Что ты с кем-то переспал? Много раз? Назови количество — точное. Ты не думал никогда , что это смешно – смешно уже потому, что ты сделал это назло мне? Сколько вот такие глупые мальчики, все эти оскорбленные невниманием подростки будут думать, что это может задеть? Что это вообще хоть как-то волнует тех, ради кого они так лезут из кожи? Что все что они себе придумали – это они себе придумали, нет тут ничего настоящего, реального, нет, Шульдих. Иллюзии, Шульдих. Твои. У тебя все придуманные - и я, и твой любовник, и ты сам для себя – выдумка. Взаимодействие с фантомами – для дешевых сериалов, а ты почему-то хочешь диплом именно в этой области. Да ты будешь больше переживать о своем случайном любовнике – ну ты же влюбился, да? мы же об этом? - значит, будешь переживать – тебе будет стыдно, будешь придумывать себе оправдания, что использовал его – для чего, Шульдих? – для того чтобы вызвать мой интерес, ревность? Что? Ты Шульдих будешь переживать, ты – не я. Ты прав, Брэд, – на лице у Шульдиха - фоном - удивленный интерес – проскальзывает, как тень, - я действительно буду переживать. И искать оправдания себе и недостатки у партнера – когда партнер несовершенен, все гораздо легче, – он усмехается. Усмехайся, да. А потом закуси губу и отвернись. - Ну ,значит, я угадал, Шульдих, да? – Брэд разжимает пальцы. Он хочет толкнуть Шульдиха, толкнуть его кулаком в грудь, но сдерживается. - Скажу больше – я и не сомневался. Кто из нас предсказуем? А? Меня это не волнует, но ты же не можешь не видеть очевидного. Ты же не будешь обманывать себя до такой степени. Он молчит. - Я знаю таких как ты, которые сразу устраивают распродажу достигнутого, - говорит Брэд, – отлично знаю, Шульдих. То, что лежит у тебя в кармане, ничего не стоит, а ведь стоило миллионы – когда было в чужом кармане, правда? Ты даже не знаешь, что будешь делать с достигнутым, ты даже наслаждаться этим не умеешь – тебе главное не обладать, тебе главное – отобрать. Шульдих, ну хочешь по фазам? – я их все знаю - желание получить, потом процесс достижения — этот период самый долгий, самый дразнящий, он обещает такие неведомые наслаждения, да? Да? - потом высшая точка, а потом – спад, сразу спад, понимаешь? Мгновенно. Ты не секунды себе не оставляешь. У тебя наверняка есть даже какая-нибудь пафосная философия на этот счет. Ты ее придумал за пять секунд - случайно пришло в голову красивое сравнение, а потом ты возвел это в культ. Не хочешь поделиться ею со мной? Своей благоухающей философией, а? Хотя нет – ею ты поделишься не со мной. Для этого есть другие люди. Но я для тебя тоже вещь в чужом кармане, Шульдих — вот в чем дело. И поверь — я сделаю для тебя процесс достижения максимально волнующим и максимально неопределенным. Максимально оттяну момент спада – пожалею тебя, наверное. Ты же так не любишь разочарования, да? Хоть и ищешь их все время. Мне наплевать на твои выводы, на всю эту ерунду про предсказуемость - я могу тебе все испортить, все восприятие себя – в одно мгновение - по каким точкам предпочитаешь удары? – по самолюбию, по искренним чувствам? – можешь выбрать, Шульдих. *** Это практически открыть карты. Но я знаю, что делаю, и я ничем не рискую. Ничем. Когда у тебя чего-то нет, потерять это нельзя, даже, если хочешь это иметь и надеешься получить это в будущем – желание не значит обладание - ну, конечно. И он может держать лицо — не могу не отметить. Молодец. Кто бы мог ожидать такую выдержку? Или у него тоже есть козыри? - Конечно, – говорит он. – Ты пра
полная версия страницы