Форум » » "Созвездие чёрных волков", СС/СБ, миди, R, angst/ирония, в процессе, от 18.03 » Ответить
"Созвездие чёрных волков", СС/СБ, миди, R, angst/ирония, в процессе, от 18.03
Alyn18: Название: Созвездие чёрных волков Фендом: Гарри Поттер Автор: Alyn18 (nora_18@mail.ru) Беты нет, и врял ди будет. Рейтинг: R Направленность: Слеш Пейринг: Северус Снейп/Сириус Блэк Жанр: ангст, ирония Размер: миди Статус: в процессе Саммари: Мародёры - весёлые балагуры, правда? А что если под этими масками скрываются отчаянно страдающие от собственных ошибок люди? Что если вражда Блэка и Снейпа строилась вовсе не на том, на чём должны строиться конфликты подростков? У каждого свои скелеты в шкафу. Что будет, если твой скелет найдёт заклятый враг? Предупреждение: POV Сириуса, AU, ООС. Дисклеймер: все герои принадлежат тётушке Ро, шоб ей хорошо писалось ишо 10 книг!!! От автора: опыт с Наруто был неудачным, посмотрим, что скажут здесь. Жду конструктивной критики, товарищи!
Ответов - 5
Alyn18: Пролог. Я стал таким давно. Ещё в девять лет, когда мать в первый раз избила меня. Ни за что. По крайней мере, так мне казалось тогда - просто подошла и ударила. Я не понимал, плакал, пытался закрыться руками, а она лупила наотмашь, приговаривая: «Как же ты мне надоел, урод! Вечно всё портишь!» Это уже потом я понял, что она просто вымещала на мне свой гнев из-за ссоры с очередным любовником, а тогда, я просто плакал и просил её остановиться. Она остановилась, когда я уже перестал рыдать, молча посмотрела на меня, свернувшегося в клубок на полу, и ушла. С тех пор я ни разу в жизни больше не плакал. Даже когда она снова и снова поднимала на меня, своего ребёнка, руку, я только молча закрывал голову руками. Закончился мой маленький личный ад, когда я вернулся из Хогвартса, окончив первый курс. Я был уже другим: самоуверенным, непримиримым, упёртым. Гриффиндорцем. Я уже дружил с гордым и надменным Джеймсом Поттером, я до слёз хохотал над несчастным Нюниусом, я хранил страшный секрет Рема и готовился стать анимагом. Я действительно был другим. И когда мать в очередной раз занесла руку, я толкнул её. Она упала в кресло, ошарашено глядя на меня, а я молча схватил со стола подсвечник. «Ну, давай! Попробуй! Подойди, сука!» - говорил я про себя. Она не подошла, почувствовала, и больше никогда не трогала меня, только иногда, когда я намеренно выводил её из себя, кидалась в меня всем, что попадалось под руку и орала, что я испортил ей всю жизнь. Странно. Я до сих пор не могу понять, почему она ненавидела именно меня. Не сестёр, не Регула, по которым, по-моему, психушка давно плакала (особо по Белле), а именно меня. За то, что я был самым нормальным в нашей бешеной семейке? Может быть. Когда я окончил второй курс, Регулус сказал матери, что меня надо пристрелить, как бешеную собаку. Закончив третий – я был вынужден с ним согласиться. Однажды Лили Эванс, за которой Джеймс начал ухлёстывать чуть ли не с первого курса, оставшись со мной с глазу на глаз, сказала, что мы с Джеймсом моральные уроды. Но если от Поттера, как от избалованного мальчишки, она иного и не ожидала, то во мне очень сильно разочаровалась. Я только непонимающе посмотрел на неё тогда и постарался впредь держаться от неё подальше. Чего она от меня ожидала? Может, влюбилась? Она странная. Задумчивая, рассеянная, иногда улыбчивая. А ещё она пыталась дружить со Снейпом. Этого ни я, ни Джеймс не понимали. Лили старалась сказать нам, что он тоже человек и заслуживает хотя бы элементарного уважения, но мы только смеялись в ответ: «Нюниус – человек?!?» И она бросила бесплодные попытки нас образумить. А если задуматься, чем нас так выводил этот тихоня-заучще? Ну, Джеймс, понятно, ревновал к Лили и презирал его, как низшее существо. Питер не имел своего мнения. Он только поддакивал Сохатому. Ремус… Ему просто было скучно, а я… Снейп, лично во мне, вызывал безотчётную злобу. Просто так. Я срывался на нём, как моя мать когда-то делала то же самое со мной. Что это было, наследственность или комплекс, я не знаю. Может, дело было в том, что Нюниус безумно напоминал Регула, а по цепной реакции и мою чокнутую семейку? А, может, он был всего лишь удобной безответной (до поры до времени) мишенью, чтобы выпускать гнев, который накапливался во мне в ужасающих количествах за рекордные сроки. Такое впечатление, что откуда-то из отдушины у меня внутри, лезут мерзкие твари, жаждая выбраться наружу и разорвать всех окружающих. Я никак не мог найти эту отдушину и заткнуть её на хрен, в конце концов. Только периодически отпускал себя с цепи и отрывался на этом забитом слизеринце. Мы не жалели его, мы были жестоки, порой даже слишком, а после того, как он, подравшись с Джеймсом в коридоре по-взрослому на кулаках, разбил ему нос, мы стали нападать на него стаей. Это было нечестно, отвратительно, подло, но, чёрт возьми, мне это нравилось! Я, как гончий пёс, преследовавший зверя, чувствовал его страх, отчаяние и ярость. Эта смесь щекотала ноздри, словно запах чёрного перца. Мы загнали его до такой степени, что этот заучка вконец озлобился и перестал обороняться, действуя на опережение, так же жестоко, как и мы. Открытая война началась на четвёртом курсе. Переломным моментом стала моя выходка с Визжащей Хижиной, когда Снейп чуть не погиб от зубов перевоплощённого Рема, а Сохатый спас его. Что мною руководило? Не знаю до сих пор. Я тогда испытывал какую-то безбашенную отчаянную злость. Может, сказалось то, что я, на каникулах, страшно поцапавшись с матерью, ушёл из дома? Да, скорее всего, так и было. Дома был ужасный скандал. Мать привела нового молодого содержанца, которого тихо ненавидели все домочадцы. Открыто об этом, в силу нетерпимого и прямолинейного характера, заявлял только я. Этот человек пытался заменить отца - влюбил в себя мать, пытался привязать к себе её детей. Он попытался подружиться и со мной, но, наткнувшись на мой хмурый взгляд исподлобья, оставил свои попытки. Мы враждовали. Я, наверное, слишком напоминал отца, был слишком непримиримым, и гад видел во мне соперника. До поры до времени мы с ним просто обменивались холодными взглядами и колкими словами, но потом ублюдок стал чувствовать себя полноправным хозяином в доме, обнаглел вконец. Тогда мы впервые подрались. Нас еле разняли. Этот урод выкрикнул что-то про «сына своего отца», я высвободился из держащих меня рук и сплюнул кровь с разбитой губы прямо ему под ноги. Он рванулся с новой силой. Опять завязалась драка… С тех пор мы сцеплялись уже серьёзно, а мать орала на меня, как сумасшедшая. Я лишь молча её выслушивал и уходил к себе, пытался терпеть, сдерживаться, кусая по ночам костяшки пальцев. Через некоторое время она забеременела. Подонок мерзко усмехался, глядя на меня. Я же молча его ненавидел. Когда у матери, в силу возраста, случился выкидыш, она в порыве гневе выгнала этого козла из дома, а потом переключилась на меня. Я долго не выдержал. Издёрганный за время вражды с потенциальным отчимом, я просто собрал вещи и ушёл, хлопнув дверью так, что с перил на крыльце рухнула дорогущая статуэтка. Остаток каникул я пробухал в «Котле». Это в четырнадцать лет-то! Что из меня выйдет – страшно подумать. Я приехал в Хогвартс в состоянии взведенной пружины, мне хотелось сделать что-то такое, от чего стены школы содрогнутся. Я и сделал. Чуть не убил человека. Сохатый потом заслуженно набил мне морду, а Ремус месяц со мной не разговаривал, и в глазах у него было что-то такое пронзительное, от чего мне впервые в жизни стало безумно стыдно. Я шесть раз просил у Люпина прощения, он, конечно, сказал, что простил, но меня ещё долго не отпускало чувство вины. Я предал друга. Спокойного, светлого, улыбчивого Лунатика, который всегда из кожи вон лез, чтобы помочь мне в учёбе, да и в жизни тоже. А я просто взял и подставил его, только потому, что мне так хотелось. Я страшный человек, да? Эмоции меня просто подчиняют и я ничего не могу сделать. Глаза заволакивает красной пеленой, мозги выключаются, а потом я очень смутно помню, что делал. Состояние аффекта, так, кажется, называются такие провалы? Только что-то слишком часто наступает у меня это состояние. Даже сам иногда пугаюсь. Итак, остервенелая война со Снейпом продлилась два года. Но это уже были скорее бои один на один, поскольку Джеймс, всё более увлечённый Лили, отступил на второстепенные роли, лишь изредка отрабатывая на Нюниусе какие-нибудь заклиная, словно лениво поддерживал собственную форму, Питер был и оставался злорадным наблюдателем, а Рем… Лунатик грустно смотрел мне в глаза и качал головой, как будто жалел. Меня это бесило до чёртиков. Однажды я высказал это Люпину в лицо, орал, что он не имеет права меня жалеть, что лучше сразу в рожу плюнуть, что я не какой-нибудь слабак, чтобы нуждаться в жалости, что если он ещё раз посмеет… и тут Рем обнял меня. Вдруг, внезапно, взял меня за плечи и прижал к себе. Я ошарашено замолчал. Не знал, что делать. Рем тихо вздохнул над ухом, а я уткнулся ему в плечо. Меня никто никогда в жизни не обнимал. Да, я посещал бордели, зажимал по углам однокурсниц, и знал как это – быть с женщиной, целовать, обнимать её, но чтобы вот так, когда кто-то искренне за тебя беспокоится… Ещё никогда… Меня будто током прошибло. Никто. Никогда. «Не смей!» – я оттолкнул Рема. – «Не смей!» Не смей делать меня слабым! Вот, что я хотел крикнуть, только голос сорвался. Помню, в тот день я особо жестоко обошёлся со Снейпом, он потом неделю в больничном крыле провалялся, а меня едва не выгнали из Хогвартса за использование боевых заклинаний. Но я не раскаивался. Ни разу в жизни, после случая с Ремом, я не раскаивался и не жалел о своих поступках. Лунатика я стал сторониться так же, как и Лили. Было в нём что-то, чего я е мог понять, а если я чего-то не понимаю – стараюсь держаться от этого подальше. Честно говоря, я и себя порой не понимал, но разве можно держаться подальше от себя самого? Два года я прожил в каком-то отчаянном бесшабашном угаре. Да, я играл в квиддич вместе с Джеймсом, писал сочинения с Ремом, подкалывал Питера и строил глазки Лили, но всё это было на каком-то автомате. Я был словно в бреду. За кем-то волочился, с кем-то спал, кому-то бил морду, с кем-то напивался. Всё слилось в серый монолитный поток, и лишь один образ заставлял меня вынуть из песка голову и оскалить зубы. Снейп. Я по-прежнему его ненавидел. Взаимно, что самое главное. Так было до шестого курса. Всё изменилось, когда я увидел то, чего не должен был видеть. А, может, наоборот? Я очень любил свою анимагическую форму, и сейчас в образе своего зверя с удовольствием прогуливался по платформе девять и три четверти, петляя между многочисленных ног и сумок. Мне всегда нравилась эта суета перед отъездом. Мамаши-наседки провожают своих детишек со слезами на первый курс, дают инструкции и советы. Второкурсники уже более самостоятельные, с пренебрежением взирающие на скромных первогодок. Остальные, те кто постарше, так вообще считают платформу родным домом, где они знают любой закоулок. О! Вот и Джеймс с Лили. Рыжая сидит на своём чемодане, а Сохатый всматривается в толпу. Ищет своих Мародёров. Вот уже третий год мы встречаемся на платформе под часами и занимаем целое купе на пятерых, а потом всю дорогу напряженно молчим, изредка перебрасываясь ничего не значащими фразами. Зачем мы это делаем – не понятно, уж слишком нелепо Лили смотрится в нашей компании, но, похоже, подобные встречи уже стали достаточно скучной традицией. Я отвернулся и снова нырнул в толпу. Времени до отправления ещё вагон. Я юркнул в закоулок, где можно было восстановить человеческий образ, однако, он оказался занят. Там стояли двое парней и, судя по хаосу в одежде, характерным позам и движениям, занимались сексом. Я хотел было с пренебрежением покинуть парочку, поскольку вуайеристом не был и гейской порнухой не увлекался, но один из них, тот который стоял, опустив голову и упираясь руками в стену, чтобы хоть как-то смягчить жёсткие толчки пристроившегося сзади партнёра, поднял голову открывая лицо. И я чуть не сполз по стеночке. Это же… еб… экхм… Снейп! Снейп, мать его за ногу, он же… как бы помягче выразиться?!? Бл*, это уму не постижимо! Когда-нибудь видели ирландского волкодава в параличе? Вот примерно так я выглядел, ошарашено глядя, как какой-то незнакомый парень в переулке трахает моего заклятого врага. Несколько хаотичных движений и парень замер, вцепившись в бёдра Нюниуса. Тот лишь поморщился и поспешил отодвинуться. Я тихонько прилёг, уткнув морду в лапы. Всё. Меня здесь нет. И не было. Никогда. И я ничего не видел. О, боги! Это было… фу! – Ты в отличной форме, Северус, – бросил незнакомец, приведя себя в порядок. – Пошёл ты, - отозвался тот, застёгивая мантию. – А ты не хами, тебе ещё долг отрабатывать, – парень обнял Нюниуса за шею, жарко зашептал на ухо, – три раза, не забыл? – Я никогда ничего не забываю, – Снейп аккуратно отодвинул от себя надоедливого парня. – Сделай одолжение, аппарируй молча. Незнакомец усмехнулся, осматривая ощупывающим взглядом фигуру слизеринца, и исчез с лёгким хлопком. Я тихо заскулил. Вот это шок. Снейп – самая настоящая шлюха… – Эй, ты чего? Умер от ужаса? Нюниус присел рядом со мной, поглаживая между ушами. У меня чуть искры по коже не побежали. Да как ты… Хотя, он же не знает, что я анимаг, и незачем ему пока об этом знать. Придётся терпеть. Я подавил рычание, клокотавшее внутри. Ненавижу когда меня трогают. Я даже друзьям не позволяю особо фамильярных жестов, а тут… Ну, я тебе устрою по прибытию, ты сам у меня от ужаса сдохнешь, тварь! – Красавец, – тихо сказал Снейп, продолжая гладить меня. Я изумлённо поднял уши. Чего?! Нюниус любит собак?! А я-то думал ему только гады ползучие нравятся, такие, как он сам. – Ирландский волкодав, да? – он убрал руку, и мне тут же стало легче дышать. – Шерсть у тебя шёлковая. Наверное, хозяева тебя любят, – я насмешливо фыркнул от такого предположения. Козлом был, козлом и остался. – Нет, скорее, ты охотник. Слишком худой для домашнего любимца. – И чего он ко мне привязался? Я стоически терпел, изображая обычного пса. Снейп вдруг мягко улыбнулся. Честно, будь я человеком, у меня бы челюсть отвалилась. Нюниус улыбнулся?!?! Да скорее моя грёбанная мамаша меня любимым сыном назовёт! У него же мышцы, отвечающие за улыбку, хрен знает когда атрофировались! – Хотел бы я быть, как ты, беззаботным, свободным, – ну, будь, кто тебе мешает? Я-то тут при чём? – Как же я тебе завидую… Он говорил это так искренне и устало улыбаясь, что я невольно ощутил, как глубоко внутри что-то шевельнулось. Что-то похожее на… сожаление? Я жалею Нюниуса?!? Я?!?! Его?!? Надо срочно ретироваться, пока не поздно! Я не могу жалеть! Просто не умею!! Я позорно бежал, даже не совсем понимая, от чего я бегу. Я боялся. Потом я понял, в чём было дело, а сейчас просто боялся. Я не узнавал себя. Я никому не сказал, что видел в переулке. Пока не сказал. Это один из моих козырей на будущее. Нюниус ещё пожалеет, что решился погладить на улице странную собаку. Он пожалеет, что вообще родился на этот грёбанный свет! Господи, почему я такой злой? Не знаю, но мне это нравится. Я никогда не умел жалеть и учиться не хочу, слышишь меня, Снейп? Не хочу! И ты этим своим спектаклем меня не заставишь! Понял?!?
Alyn18: 1. Жестокость – это жизнь, а сочувствие – правда этой жизни. Я сидел на подоконнике гриффиндорской спальни, прислушиваясь к тихому дыханию спящих соседей. Спали все. Только Ремус беспокойно ворочался. Ах да, скоро ведь полнолуние, бедняга Лунатик всегда так страдал из-за этого своего проклятия. Больше даже морально, чем физически. Ему всё время казалось, что это его настоящая натура, что зверь, живущий у него внутри, он сам. Люпин вообще был персоной склонной к основательному самоедству, он часто говорил мне, что хоте бы жить так, как я, ни за кого не беспокоясь, ни о чём не думая, не волнуясь за последствия своих поступков. Но, к сожалению, а, может и к счастью, Рем был совершенно другим человеком: он беспокоился за всех, кроме себя. Конечно, старался при мне этого не показывать, я ж на весь мир орал, что жалость и сочувствие – есть простительная, но мерзкая слабость, но я-то тоже слепым не был. Лунатик – лучший всех людей, кого я знал в жизни. А ещё я знал, что никогда не буду с ним близко общаться, потому что периодически его мягкий склад характера казался мне заразной болезнью. Мне нравился Ремус, я его уважал, но таким, как он, быть не хотел. Лили говорила мне, что я, таким образом, защищаюсь от мира, что боюсь кого-то пустить в своё сердце. Я в ответ сказал ей, что свои навыки в психоанализе ей лучше тренировать на Джеймсе, он, по крайней мере, не пошлёт её в то место, где никогда не светит солнце, а я в консультациях не нуждаюсь и положить мне с прибором на то, что думает по поводу моего поведения Зигмунд Фрейд. Грубо, знаю, но иначе она бы не отвязалась, я не люблю, когда лезут мне в душу и пытаются делать какие-то выводы обо мне. После этого разговора Сохатый со мной поссорился, заявил, если я ещё раз обижу Лили, то могу больше не считать его другом - сдала, зараза! Серьёзно сказал, глядя мне в глаза. И я понял, что Мародёров больше нет. Есть любящие друг друга Джеймс и Лили, есть я, озлобленный на весь мир, есть переживающий за всех Рем и есть Питер, застрявший где-то в детстве, наивно полагающий, что мы всё ещё крепко сбитая команда лучших друзей. Мы действительно были командой. На первом курсе, на втором и даже на третьем, когда Сохатый основательно и бесповоротно запал на Лили. Всё начало рушиться, едва я перешёл границу. Какой-то порожек невозвращения, который был у всех, кроме меня. На четвёртый год обучения я чуть не убил Снейпа. Тогда Джеймс впервые серьёзно меня ударил, тогда Питер впервые посмотрел на меня с опаской, а Рем впервые стал жалеть. Тогда у меня окончательно сорвало жалкие остатки тормозов. Хотя, впрочем, откуда у меня взяться тормозам? У меня нет разграничения на детскую и взрослую личности, как у всех остальных. По-моему у меня вообще нет никаких границ. Где-то глубоко в сердце занозой сидит детская обида, в характере преобладает юношеский максимализм, а в восприятии царит уж совсем какая-то взрослая жестокость. В школе у меня всегда была репутация придурка с двумя извилинами, одна из которых была направлена на животные инстинкты: есть, спать, размножаться, а вторая – на ненависть к одному единственному представителю факультета Слизерин. И снова мысли вернулись к случаю в переулке. Бл*, ну, Снейп, ты у меня получишь! Я же закопаю и тебя, и твоего любовничка! Да я осчастливлю всю жёлтую прессу! Они же и так, словно стервятники, подстерегают наследников знатных семей, а тут такой подарок! Но сначала я хочу посмотреть тебе в глаза, хочу увидеть в них страх и ненависть. Хэй, придурок, я нашёл твой «скелет»! Что ты сделаешь, а? Пожалуешься кому-нибудь, или полезешь мстить сам? А может… Кто знает, Нюниус, может, тебе наконец-то хватит духу убить меня? Я усмехнулся, глядя на звёзды сквозь витражное стекло. Прав был Регулус, меня нужно было пристрелить ещё на втором курсе. В Большом зале, как всегда, шумно, я молча поморщился, потирая висок и болтая ложкой в чашке с кофе. Башка раскалывалась с самого утра. Проснулся сегодня неимоверно рано, в шесть часов, оттого, что затылок разламывался на части, в дУше вроде бы полегчало, но потом ноющая боль переместилась к вискам, застилая глаза расплывчатой плёнкой. Даже поход в Больничное крыло не увенчался успехом. Против мигрени зелья нет. – Бродяга, чего такой мрачный? – рядом плюхнулся на скамью Джеймс. Мда, Сохатый выглядел отвратительно бодрым, меня аж затошнило. – У нас сегодня первая пара со Слизерином, так что готовься ко встрече со своей Сияющей Немезидой. – Заткнись, – вяло бросил я, поглядывая на стол извечно соперничающего факультета. Сидит. Спокойный, как сфинкс. Ну, ничего. Не долго тебе ещё быть спокойным. Как там сказал Поттер? Сияющая Немезида? Что ж… Возможно. Ха! Сияющая… – Да чего ты такой злой, Сири? – в карих хитрющих глаза друга табунами бегали черти. Чёрт, он ведь знает, что я… –…Терпеть не могу это имя, Джейми, – иезуитски заулыбался я, отвратительно гундося фальцетом на последнем слове. Его всегда называла так Лили. Сохатый хмыкнул и несильно двинул меня в плечо. Я в ответ изобразил ему попытку «мама, ткни мне в глазки», но Поттер быстро пресёк её, остановив мою руку раскрытой ладонью. Мы немного посмеялись. Потом друг как-то очень внимательно посмотрел на меня. – А если серьёзно, Сириус, что с тобой? – Джеймс действительно беспокоился. – Сэр Николас сказал, что ты тут с пол седьмого утра сидишь. Опять и снова! Я мученически закатил глаза. Голова болела всё сильнее, как будто стягиваемая стальными тисками. – Просто рано проснулся, нечего было делать. – Никудышный из тебя врун, - меня сочувственно похлопали по плечу. Я зажмурился, такое впечатление, что в правом виске взорвалась маленькая бомба. – Когда тебе нечего делать, ты не сидишь на месте. – Господи, Джеймс, просто отвали! – взмолился. – Да что случилось, ты можешь сказать? – Сохатый встревожился не на шутку. – Башка болит, вот и всё! – гаркнул я, закрывая отчаянно слезящиеся от боли глаза. – Так сходи в больничное крыло. – Джеймс, вот скажи мне, как друг, – я обнял его за плечи, постепенно переходя из заговорческого тона в откровенно злой. – Неужели ты считаешь меня таким тупым идиотом, который до сих пор там не побывал?! – И? – Сохатый невозмутимо высвободился из моих, рискующих перейти в клещи, объятий. – Мигрень. Её надо перетерпеть. – Бедный Бродяга… – жалостливо протянул друг, намеренно поддразнивая меня. Я не купился. Просто молча и очень бережно уронил голову на стол. – Пить надо меньше, Блэк, – раздался насмешливый голос, который я узнал бы из тысячи. У меня на него аллергия. Как, впрочем, и на его хозяина. – Ты шёл мимо, вот и иди, – Джеймс. Не выдержал, встрял. – Я не с тобой говорю, Поттер. – О, наш принц соизволяет беседовать только с тобой, Сириус, ты слышал? Я с трудом оторвал тяжёлую голову от столешницы: – Иди на пару, Снейп. Он весьма иронично изобразил любопытство: – А то что? – А то я встану, и ты ляжешь, – мрачно пообещал я. – Интересно, и каким образом? – скотина, откровенно прикидывался дубовым веником. – Ноги тебе вырву, в уши вставлю и скажу, что так и было. Мне поверят, – ни на что более оригинальное меня на хватило. Всё-таки трудно думать, когда разваливается на куски голова. – Ну, ты доволен или требуется более подробная описательная база? – Ты жалок, Блэк. Я обречённо вздохнул (придурок так ничему и не научился за всё время) и полез через скамью. Меня остановил Джеймс, активно сигнализируя глазами в сторону преподавательского стола. Намекал, что не хочет из-за моих выходок лишать Гриффиндор большого количества баллов. – Поговорим позже, – я уселся обратно на место. Боль делает меня слабохарактерным, если бы не она, я бы дал Джеймсу подзатыльник и ввязался бы в драку. Теперь же мне просто хотелось поменьше двигаться, чтобы не беспокоить несчастные остатки мозгов. – Нам есть о чём разговаривать? Как же у меня внутри всё чесалось от желания здесь, при всех, высказать, что я знаю, кто он на самом деле, в самых нелицеприятных выражениях. Но я сдержался. Цени, Нюниус, моё терпение. Пока есть, что ценить. – О, поверь мне, у нас много общих тем для разговора. Очень много. Наверное, было что-то у меня в лице, от чего насмешка пропала из холодных чёрных глаз врага. Он чуть склонил на бок голову: – Жду с нетерпением, Блэк, – и ушёл, провожаемый нашими с Сохатым не самыми приветливыми взглядами. Всю совместную пару он просидел молча. Только спина его была напряжена, будто высечена из камня. А я пялился ему в затылок и усмехался, не смотря на жгучую боль в висках. Я поднял голову и втянул носом воздух. Пахло озером, травой и слегка тянуло дымом от хижины Хагрида. В кустах кто-то завозился, я напрягся, прижимая уши к голове, ощущая, как участилось сердцебиение, и предвкушая встречу с обладателем взволнованного прерывистого дыхания, который застыл в паре метров левее. Я молча прыгнул в раскидистый зелёный куст, буквально из-под ног дёрнуло какое-то странное небольшое существо чёрного цвета, помесь кота с кроликом, и испуганно понеслось через поляну к озеру. И я не был бы собой, если бы не бросился вслед. Чтобы я, и не смог догнать какого-то несчастного кота с кроличьими ушами?! Я бежал, легко отталкиваясь лапами от земли, и ветер весело свистел в ушах. Я почти летел, так мне хотелось догнать этого испуганного зверька, я почти физически ощущал дикий, панический страх моей жертвы. Нет, я не собирался его убивать, просто мне всегда нравилось загонять в угол кого бы то ни было, доводить до безвыходной ситуации, а потом, наигравшись, отпускать. Я всегда любил погоню, любил быстрый, стремительный бег, любил ветер, чистое небо, адреналин, так остро будоражащий кровь. Я чувствовал себя почти счастливым, когда шерсть вот так развевалась, а высокая трава, несущаяся навстречу, хлестала по морде мокрыми от ночной росы стеблями. Я был хищником. Я выбежал на берег озера – влажный рассыпчатый песок выскакивал мелкими фонтанчиками из-под лап – пробежал по кромке воды, взметнув тучу брызг, и снова в траву, молча, практически стелясь по земле. Промокшая шерсть холодила брюхо, но я не обращал на это внимания. Вот он! Мелкий зверёк нёсся, петляя, прямо мне наперерез. Вернее, не он мне, а я ему, но сейчас это было уже не важно. Ещё чуть-чуть! Последнее расстояние я преодолел мощным длинным прыжком, но поймать зверька так и не удалось. Мутант каким-то образом выскользнул и рванулся в сторону, а я, дёрнувшись за ним, наткнулся на невидимую преграду. Чей-то щит. – Не так быстро, волчара, - о, боже! Ну, почему? Почему именно ОН?!? Нюниус, ты не в курсе, что в такое время суток нужно спать?! – Ты что не знаешь, что на домашних животных охотиться нельзя? – он усмехнулся, поглаживая замершего на его руках зверька. Я пригнул голову и зарычал. Сними щит, козлина, и мы посмотрим, кто и что в этой жизни знает! Да если бы не магия, я б тебя в клочья порвал! У меня неоднократно появлялось желание перегрызть глотку этому гаду в своём анимагическом обличии, но что-то вечно сдерживало. Наверное, судьба держала карты для более интересных вещей. В принципе, я был не против, просто бесил меня этот заучка непомерно. – Клыки спрячь, и отправляйся к хозяину, – Снейп спокойно смерил меня холодным взглядом. Почему-то меня посетило щекочущее ощущение, что меня оценивают. Как будто я – интересная вещь, занимательный предмет, который можно повертеть в руках, поковырять, разобрать и собрать обратно, подвинтив пару деталей, а потом с гордостью показать другим свои достижения конструкторского плана. И, к величайшему удивлению, сия мысль не вызвала откровенно отрицательной реакции. Какая-то двойственность… Я мотнул головой и медленно обошёл по периметру магический щит. Почему Нюниус не ударит меня Ступефаем, например? Я же хищник, меня нужно шарахнуть чем-нибудь, а самому уносить ноги. Вот вы что бы сделали, если бы на вас с искренней жаждой крови смотрел волкодав около девяноста сантиметров в холке? Этот гадёныш стоял, как истукан. Страха его я не чувствовал. – А ты часом не анимаг? – в глазах врага вспыхнула искра подозрения. – Это ведь тебя я видел на Кингс-Кросс. Я не отрывал от него взгляда, продолжая медленно кружить вокруг щита. – Нет, ¬– сам себя оборвал Нюниус, чуть улыбаясь, будто бы услышал хорошую шутку, – только конченый психопат стал бы носиться ночью по лесу за домашним бумслангом. Тебя, скорее всего, притащил с собой кто-то из этих идиотов, с Гриффиндора, – похоже, Снейп всего-навсего размышлял вслух, продолжая невозмутимо гладить по голове трясущегося от ужаса бумсланга. И, должен с сожалением признать, что меня ублюдок ничуть не боялся. После того, как он признал во мне пса с вокзала, из его глаз исчезли даже малейшие признаки настороженности. Секунда, и он вообще убрал щит. Это был шанс. Я мог прыгнуть и вцепиться ему в руку, прижимавшую к мантии чёрного зверька, но теперь уже я не видел смысла в таком шаге. Ну, покалечу я его, ну достанет он палочку, оглушит меня (почему-то в мозгу засела уверенность, что он меня не убъёт). Так никакого ж интереса! Ни тебе неожиданности, ни исконных снейповских проклятий на мою голову. Он-то не знает, что я – это я. Ну, в смысле, что я – Сириус Блэк. В смысле чёрный волкодав – это я…тьфу! Короче, я думаю, все меня поняли. Мой заклятый враг подался вперёд, протянул руку, касаясь моего уха. Я чуть дёрнулся и напрягся, когда он почесал мне за ухом, а потом под челюстью, так искренне и тепло улыбаясь одними глазами. Ещё никто никогда так… Почему-то вспомнился Рем… Я растерянно моргнул. Так. Стоп. Куда меня несёт? Какого хрена, спрашивается, я ЭТО терплю?! Следом за этой мыслью я гордо освободился от странного прикосновения, отвернулся и пошёл прочь. – Ух, ты, какой злой… ¬– хмыкнул Нюниус мне вслед. Я прижал уши к голове и рванул с места к лесу, слыша за спиной мягкий смешок. Кожа, там, где он ко мне прикасался, как будто горела. Что происходит?! Какого…?! В голове роилось тёмное облако неконтролируемой злости. Впереди шевельнулась тень. Я прыгнул. В полёте поймал за голову серого зверька, остервенело стискивая челюсти. Несчастное животное испуганно мявкнуло и затихло, а я ощутил на языке металлический привкус. Замер, разжал зубы. На траву шлёпнулся труп серого кота, остекленевшие глаза которого слепо смотрели в звёздное небо. Я мотнул головой, отгоняя приступ бешенства. Твою мать, я только что убил животное! Просто так, от злости. Что со мной?! Я тебя уничтожу, Снейп, слышишь?! Какого чёрта тебе вообще понадобилось ко мне прикасаться?!? Тоже мне, любитель животных! Ну, всё, Нюниус, ты доигрался! И если ты, гад, ещё раз меня тронешь, я тебе руку по локоть отгрызу, понял?! Между камнями впереди я увидел лёгкое движение и, не раздумывая, бросился туда. Так случилось, что с того дня я стал охотиться по ночам, и равнодушно отворачивался, когда Хагрид с грустью рассказывал, что, в очередной раз, нашёл возле леса труп какого-то зверька.
Vilandra: Мне очень понравилось, особенно то, что Сириус осознаёт, что его тормоза сорваны, но сделать уже ничего не может. Вот только бумсланг, это не зверёк, это ведь змея, нэ?
Alyn18: Vilandra Каюсь, про бумсланга не знала))) Можете побить камнями...но..оно ведь AU, так что будем считать, что автор разошёлся в фантазиях)))
Alyn18: 2. Жизнь действительно состоит из чёрных и белых полос, всё зависит только лишь от того, вдоль ты идёшь или поперёк. Вот уже неделю я был уверен, что моя жизнь носит исключительно негативный характер. Ни единого просвета ни в учёбе, ни в личной жизни не наблюдалось, а, поскольку я не прилагал к исправлению ситуации ни малейших усилий, то в прогнозах на будущее перемены даже не маячили. Я мог по часу сидеть уставившись в одну точку, а если меня спрашивали, о чём я думаю, немедленно норовил окрыситься и уйти подальше. Джеймс со смехом предположил, что у меня некий эквивалент женских месячных, а Лили посоветовала побольше гулять и общаться с друзьями. Я на них косо взглянул и принял к сведению намерение по выходу из депрессии убить обоих. Вот уже неделю как моя Сияющая Немезида пропала из школы в неизвестном направлении. С той памятной ночи, когда мы с ним встретились на полянке во время моей охоты на его ручного мутанта, в Хогвартсе Снейпа больше никто не видел. На пары он не ходил, в Большом Зале не появлялся, а на Карте отсутствовал, как таковой. За эту неделю я успел поссориться со всеми своими старыми пассиями и так и не познакомиться ни с одной новой, обменяться парой (а то и больше) волшебных пендалей со всей командой по квиддичу и получить шесть неудов по совершенно разным предметам. Характер портился катастрофически быстро. Даже всепрощающий Ремус по-тихому посоветовал мне держать себя в руках и не выпрыгивать хотя бы на людях. Я же, будучи по жизни настолько упрямым, что порой ощущал на макушке прорезающиеся ослиные уши, ни на какие уговоры не поддавался. По ночам нагло гулял по коридорам в собачьей шкуре, и в одну из таких прогулок… …Он лежал на каменном полу, лицом вниз. Правая рука вывернута под совершенно немыслимым углом, а под животом и бёдрами растеклась лужица тёмной крови. Ни хрена себе! Я осторожно подошёл и пихнул Нюниуса мордой в плечо. Он почти не отреагировал, только тихо простонал что-то. От Снейпа пахло болью и злостью, и ещё немного страхом. Бледная рука сжалась, но тут же расслабилась. Похоже, он потерял сознание. По идее, такая скотина, как я, должна была бы сейчас отвернуться и равнодушно уйти, бросив врага подыхать на полу, но я был далёк от такой мысли. Он действительно рисковал умереть, а я не хотел этому содействовать, быть сообщником, раз уж убивать, так убивать самому; я, наверное, слишком ненавидел его, чтобы отдавать кому-то другому. Я больной, да? Ну нет у меня сочувствия, нету! Не умею я. А то, что шевельнулось где-то там, в глотке, так это ничто иное, как человеческая жалость, которую я всё никак не мог из себя окончательно вытравить. Не выходило. Я убеждал себя, что жалеть значит проявлять слабость, что это мерзко и противно, но ничего не мог поделать. Что-то внутри всё ещё иногда чуть скреблось мелкими острыми коготками. Зачем? Умом я понимал, что, собственно, чувство это лишнее, однако… Вобщем, я так часто советовал своей совести вместе с жалостью заткнуться, что, кажись, практически в этом преуспел, и только изредка чуть морщился от лёгкого дискомфортного ощущения. Как сейчас. Я резко мотнул головой, вытряхивая ненужные мысли. Итак, что же делать? В теле собаки я его не дотащу до больничного крыла однозначно. Придётся перекидываться. Ну, надеюсь, не попадусь завхозу, хотя, если что, скажу, мол, состою в обществе тайных нудистов. Перекидывание, как всегда сопровождалось болезненным, но уже привычным ощущением сползающей кожи. Я с трудом выпрямился, уныло оглядываясь по сторонам. Эх, надо было прихватить с собой хоть какую-нибудь одежонку, а то стою тут…гол, как сокол, блин, только кулон золотой на шее. Впрочем… Я присел и, аккуратно поддерживая бессознательного Нюниуса под грудь, стащил с него чёрную мантию, не имеющую никаких опознавательных школьных знаков. Где же он был? Мантия оказалась из дорогого материала, в некоторых местах уже успела пропитаться кровью. Я подвернул её несколько раз у горловины и завязал рукава на поясе. Вышло нечто странное, смахивающее на длинную юбку с шикарным разрезом от бедра. Ей богу, если меня кто-то увидит в таком виде – повешусь! Или утоплюсь. Ну, или Аваду наложу…на того, кто увидит. Так… Я осторожно перевернул Снейпа на спину. Ой-ё! У него все штаны в крови! Какого…? Я приподнял его и попытался, перекинув не сломанную безвольную руку себе через шею, потащить. Мда…не вышел каменный цветок. За Нюниусом тянулся кровавый след, да и идти на полусогнутых было довольно-таки тяжёло. Тогда я подловчился и, резко выдохнув, забросил «тело» себе на плечо. Он что-то простонал в забытьи, а я, придерживаясь за стеночку, с трудом выпрямил ноги. Твою мать! Колени противно дрожали и грозили в любой момент подогнуться. Я сделал шаг, другой, и искренне обрадовался, что нахожусь на первом этаже. Лестницы я бы не вынес. Этот слон весит столько же, сколько и я! Если не больше, он же (как ни прискорбно, но всё-таки…) на пол головы меня выше! Короче, тихонько матерясь сквозь зубы и обливаясь потом, я пошагово минут за двадцать преодолел расстояние, на которое в обычной ситуации затрачивал от силы две-три минуты. Руки, коими я придерживал свою ношу за ноги, стали влажными от крови. Какого чёрта?! Что у Снейпа за раны странные? Его что там насиловали что ли?! Так… Не думать. Не строить никаких инсинуаций, а смотреть на постепенно приближающуюся заветную дверь. Оказавшись около неё, я опустил Нюниуса на пол и оказался перед некой дилеммой: уйти, оставив его перед дверью? – не могу, его же не найдут до утра, а к тому времени он, скорее всего окочурится; постучать и быстро убежать? – коридор длинный, не успею и в образе пса, даже если медсестра будет идти очень медленно, она всё равно меня увидит, да и не дотащит она Нюниуса одна; постучать и остаться? – в таком виде?! Мда…придётся тогда фельдшерицу задушить. Я задумчиво обвёл взглядом коридор… Какой же я тупица! Быстро пошарил у Снейпа по карманам, нашёл его палочку и, от безысходности, наверное, правильно трансфигурировал близстоящие доспехи в рубашку, брюки и школьную мантию. Вроде ничего, по размеру, только придётся походить босиком, на ботинки, видимо, у меня не хватило фантазии, впрочем, так же, как и на нижнее бельё. Снейповскую мантию я снял и кинул в угол, наспех одевшись, забарабанил в двери. Ну же! Давай, поднимайся! Изнутри послышался шорох быстрых шагов, дверь распахнулась: – Блэк, что… – медсестра осеклась, увидев на полу бессознательного Нюниуса. – Ты что с ним сделал, гад?!? – Нашёл! – рявкнул я в ответ и наклонился, подхватывая слизеринца под руки и явно намекая, что пора бы его занести внутрь. Вдвоём всё оказалось намного легче. Медсестра тут же засуетилась вокруг «больного», а мне было велено достать всё, что имелось в шкафчике над камином и нести к кровати. Я, послушно позвякивая склянками, курсировал из одного конца комнаты в другой, и задавался одним и тем же вопросом – на хрена я это делаю? Почему просто не развернусь и не уйду, я ведь уже доставил ублюдка в больничное крыло, так какого…? Медсестра вышла и стала греметь чем-то в каптёрке. Я поставил на небольшой столик бутыль, больше смахивающую на штоф из-под высокоградусного спиртного, чем на ёмкость предназначенную для лекарственного зелья, и отвернулся к двери. Всё, хватит играть в доброго самаритянина, я пошёл. – Блэк… – тихо донеслось с кровати. Я молча обернулся, для того, чтобы встретиться глазами со своей внезапно ожившей Немезидой. Он смотрел на меня мутным от боли взглядом и чуть щурился, словно был близоруким. – Какого… чёрта, Блэк…? – голос тихий, почти шёпот. Злой змеиный шёпот. – Выражайся яснее, – я чуть поморщился от боли в растянутом плече. Всё-таки тяжёлый он… – Что… ты здесь… делаешь? – говорить ему ещё трудно. Ух, какой любопытный… Как же мне хотелось сейчас сказать что-то мерзкое, чтобы он побелел от гнева, но я сдержался. Медсестра меня четвертует, если что. – Ухожу, – дурацкий ответ на дурацкий вопрос. – Блэк! – ой, мы, получается, и громко говорить умеем? Он сжал свои тонкие пальцы, смахивавшие в тусклом свете на паучьи лапки. Я хмыкнул. Оказывается, раздразнить можно и одним единственным словом. – Что здесь происходит?! – медсестра накинулась на меня, как коршун. Видно, подумала, что я его обижаю. Ну, конечно, Нюниус здесь частенько бывает, он ей, наверное, как сын уже, прости господи. – О, ты очнулся! – это уже ему. – Спокойно ночи, – не было никакого желания смотреть, как эта женщина будет квохтать над Снейпом. О... Если бы её взглядом можно было прожигать дырки, ваш покорный слуга уже давно бы стал подобием швейцарского сыра. – И куда это вы собрались, мистер Блэк? Фурия меня просто так не отпустит. Будем делать морду ящиком: – К себе, спать. А что? – Вы останетесь здесь до прихода директора, – тон непреклонный. Будь я чуть помладше, послушался бы безоговорочно, но сейчас, даже не статус старшеклассника и репутация сорвиголовы, а присутствие Снейпа заставило меня упереть руки в бока и надменно вскинуть брови. – Подозреваете меня в чём-то? – Зная тебя, я не удивлюсь, если это ты его покалечил, а потом сам же на горбу и притащил сюда, строя из себя великого героя, – да, курица тоже настроена серьёзно. Спас ублюдка на свою голову! Я уже в негодовании открыл рот, чтобы рассказать медсестре всё, что я о ней думаю, но мне не дал договорить тихий хриплый голос предмета обсуждения: – Это… не он… Он здесь… ни при чём… И я, и фельдшерица, одинаково изумлённо уставились на Снейпа. С чего это вдруг он начал меня оправдывать? С ума сошёл? Да меня бы за такой скандал бегом выперли бы из школы, даже не глянув, виноват я или нет! У меня репутация была такая, что я в любом случае бывал виноват. Так с какой радости, Нюниус?! Ты же мечтал от меня избавиться?! Я замер, глядя ему в глаза. В них было столько смертельной усталости и какой-то мучительной боли, что я не смог съязвить. Просто развернулся и молча вышел, не обратив никакого внимания на протесты медсестры. В коридоре было холодно и сыро. Пахло мокрым камнем, а под ногами встречались пятна крови. Почему-то вспомнилось, как я в детстве сидел в углу и смотрел перед собой, обхватив колени руками, осторожно лелея свежие синяки и ссадины после очередного срыва матери. Мне тогда хотелось закрыть глаза и исчезнуть. Вот так, от усталости, от невозможности ничего изменить, от собственного бессилия. Мне кажется, мы с тобой в чём-то похожи, Нюниус, даже сильнее, чем хотелось бы. Злые, несдержанные, колючие люди. Я думаю, ты тоже иногда ужасаешься, глядя на своё настоящее «я», мерзкое, страшное, искорёженное. Только тебя коверкает кто-то извне, кто-то, желающий тебя сломать. А вот я всю жизнь калечу себя сам. Не жалею никого – ни себя, ни других. Это справедливо. Именно поэтому я не хочу ничего менять. Именно поэтому я не забуду о том, что видел на Кингс Кросс, и как сегодня тащил тебя на себе. Ты мне теперь должен. Я обязательно напомню. Потому что скорее сдохну, чем позволю что-то в себе изменить. Слишком долго я перестраивал и ломал себя, чтобы позволить. Я сжал зубы, не чувствуя холода камня под босыми ногами. Всю дорогу до гостиной Гриффиндора что-то давило в груди слева. Я с трудом заснул. Ночью мне ничего не снилось, но на рассвете я почему-то проснулся в холодном поту, до боли стискивая побелевшими пальцами край сползшего на пол одеяла. Он появился на занятиях через три дня. Весь завтрак и совместную пару сверлил меня пристальным взглядом. А я только держался за пылающую голову. Опять эта грёбанная мигрень. Опять. Ненавижу слабость. Перед глазами расплывались контуры предметов, снова эти мерзкие непроизвольные слёзы. Я вытер глаза тыльной стороной ладони, остановившись в коридоре. Джеймс и компания ушли дальше, я попросил меня не ждать. Фу… ну и денёк… Я с трудом отлепился от стены, вдруг кто-то схватил меня за руку, вталкивая в открытую дверь пустого кабинета. Я по инерции налетел на парту, стискивая пальцами виски, которые словно пронзили раскалённые иглы. Что за чёрт?! Кто-то намертво вцепился мне в ворот рубашки: – Чего ты добиваешься, Блэк?! – из-за того, что глаза страшно слезились, я почти ничего не видел, но голос я узнал безошибочно. – Точнее, Нюниус, выражайся точнее, – во всяком случае мне хватило сил на долю сарказма. Я прикрыл глаза, пытаясь сморгнуть туманную пелену. – Я так сильно тебя толкнул? – едкая издёвка. – Что? – я действительно не понял. Тонкие пальцы коснулись моих век прежде, чем я успел отшатнуться и снова встретить приступ боли. – У тебя ресницы мокрые, ты плачешь? – оо…как же он злорадствовал! Я осторожно засмеялся, стараясь не тревожить голову: – Идиот… это мигрень. Глаза слезятся, – и не смог не вякнуть в ответ, – так что ты сильно высокого о себе мнения. – Тем лучше, – готов был поклясться, что он усмехается. – Значит ты сейчас скажешь мне, что ты хочешь за то, что спас меня? – Позже, Нюниус, позже… – я попытался отойти, но он не пустил меня, всё так же держа за воротник, даже чуть встряхивая. – Нет, сейчас! Это первый и последний твой шанс, Блэк! Больше я не спрошу, понял?! О, да он на взводе, ещё и как! Вцепился в меня так, будто от этого зависит его жизнь. Ещё чуток и он меня задушит. – Убери руки, – ровно произнёс я, стараясь дышать спокойно и не морщиться. Он очень сильно прижал меня к парте, острый край весьма неприятно упирался в бедро. – А что ты сделаешь? – его дыхание совсем близко, шевелило волосы над ухом. – Ты на ногах еле стоишь. – Я сказал, убери руки, – стискиваю зубы так, что на мгновение забываю о пылающих висках. К моему удивлению, он отпустил многострадальный ворот моей рубашки и отступил на шаг. Испугался? Нет, он не умеет бояться вызова. – Отвечай, – отчеканил так же твёрдо и требовательно, как и я. Мы действительно в чём-то похожи… Как два жутковатых негатива одной и той же местности, но с разных ракурсов. – Последний шанс, говоришь… – я почти улыбался. – Хорошо. Подтянешь меня по зельям. – Ч-что? Кажется, я его не на шутку удивил. Хм… Жаль, что я не могу этого видеть. – Повторяю для глухих – ты. Подтянешь. Меня. По зельям. – Зачем? – Чтобы я лучше учился. – Ты конченный псих, Блэк. По-моему, он усмехнулся. Но не зло, а, скорее, иронично. О, Нюниус, ты далеко не первый, кто говорит мне об этом… – Да, и ещё кое-что, – я уверенно отлепился от парты и выпрямился, чувствуя, что головная боль каким-то чудодейственным образом немного утихает. – Ты перестаёшь задевать кого-либо из моей компании. – И, в первую очередь, тебя? – презрение. – Думаю, Джеймса, Рема и Питера будет достаточно. – Что не воспользуешься возможность себя обезопасить? – издевается, ублюдок. – От тебя?! – наигранно удивился я. – О нет, Нюниус, у нас с тобой другая история, правда? – Сука… – бросил он с долей искренней заинтересованности и протянул мне руку. Я, видя лишь мутные силуэты, осторожно пожал ёё. Тонкая ладонь была шершавой, холодной и удивительно сильной. Внезапно он дёрнул меня к себе, так что я почти врезался в него: – Я оторвусь на тебе по полной, Блэк, – горячий шёпот обжёг ухо. Я не мог промолчать, тем более, что он, будто читал мои мысли: – Я тоже, Снейп, не сомневайся… Мы молча разошлись и не сказали больше в этот день друг другу ни слова. Будто выжидали, как звери в засаде. А ночью я сидел на бортике балкона Астрономической Башни, свесив ноги в пропасть, и хохотал во всё горло, сжимая в руке долбанный золотой кулон с гравировкой, висевший у меня на шее. Единственную вещь, которую подарила мне мать, когда ещё любила меня.
полная версия страницы