Форум » » FMA: "Ночь в тоскливом декабре", Мустанг/Ласт/Хавок, Ласт/Грид, PG-13 » Ответить
FMA: "Ночь в тоскливом декабре", Мустанг/Ласт/Хавок, Ласт/Грид, PG-13
Dandelion Wine: Фандом: FMA Brotherhood Категория: слэш, гет Автор: Dandelion Wine (аkа Аместрийская Роза) Бета: Синяя_звезда Название: Ночь в тоскливом декабре Пейринг: Мустанг/Ласт/Хавок, Ласт/Грид Рейтинг: PG-13 Жанр: romance, angst Дисклеймер: все чужое Размещение: только с моего согласия Предупреждение: упоминается каноническая смерть персонажей (ну так, на всякий случай), OOC Написано на замену на FMA Military Fest для Alivis-chan.
Ответов - 2
Dandelion Wine: Осень в Лиоре наступает незаметно, и опавшие кленовые листья багрянцем заливают каменные плиты узкого внутреннего дворика в храме бога Лето. Осень ластится к ее рукам, преданным псом ложится у ног, играет подолом неизменного черного платья. Ласт скучает. Поворот, взмах рукава - Лиору так идет алый. Ласт кротко улыбается, опуская глаза долу. Дни становятся короче, и истекает время ее собственной жизни. Ласт разматывает клубок до тех пор, пока в руке ее не остается кончик алой нити. Она прячет моток обратно, в свое полое, лишенное органов чрево, где тускло мерцает алый камень в оправе связок и мышц. На пустынном перроне в ожидании столичного экспресса Ласт сплетает зыбкие линии, вяжет приманку на скользком красном шнурке, и ветер теребит кисти рубиновой шали, одиночество укутывает ее плечи легкой пелериной первого снега. "Должно быть, холодно", - думает Ласт, но ей не удается ни почувствовать, ни представить себе этот холод. Большие вокзальные часы презрительно молчат, глядя на нее с высоты центральной башни, где топорщатся, хлопают на предзимнем ветру зеленые флаги; стрелки на циферблате смерзлись воедино, минуты и часы застыли, пойманные в ледяную ловушку. - Мы люди, - говорит Ласт, прекрасно понимая, что это ложь. Но для того чтобы признать правду, ей не хватает разнузданной смелости, наглости и нахальства Грида. Части от целого, каждый из них воплотил в себе лишь одну основополагающую черту. Ласт никогда не признает, насколько она нуждается в остальных. Ее желания и то, что может доставить ей удовольствие - вещи совершенно иного порядка, чем то, что люди видят в ее неверном имени. - Легко ли нести бремя чужого греха? - спрашивает ее Грид, и она не знает, что на это ответить. Она не знает, как она здесь оказалась; не помнит, почему пришла и из-за чего осталась; снег замел, запорошил следы, вьюга спутала, смешала мысли и чувства. Когда февральская метель стихнет, Ласт уйдет, стуча каблучками по замерзшей земле; Грид не станет ее удерживать, и ледяное сердце Ласт растает, потечет, замарав одежду. Оскорбленная, поддавшись гневу, она оступится, совершит ошибку, подставив обоих - и Гнев не простит ей этой небрежности; знание ждет своего срока, зреет в его закромах, и что неведомо одной из сотен мятущихся душ, известно Абсолютному Оку - возможно ли сокрыть тайну от того, кто видит тебя насквозь? Когда придет время для жатвы, он не пощадит ни единственной сестры, ни своенравного брата - часовой механизм отлажен до последней детали, и запущенный, он не остановится, пока не перемелет все горести и радости в своих тугих жерновах. - Что же ты молчишь, Ласт? - спрашивает ее Грид, когда она вопреки всем доводам рассудка вновь находит себя в кольце его жестоких объятий. Ласт любит человеческие книги, романы в переплетах с тиснением и золотым шитьем - в этих книгах люди, испокон века влекомые хороводом жалких страстей, успевают разорвать гибельную цепь причин и следствий за несколько строк до финала. Абсолютному Клинку не пробить Абсолютный Щит - но иногда даже ей сложно понять, почему она идет у него на поводу. На пороге столицы ждет своего часа зима, чтобы укрыть, спрятать под снежным покровом все их грядущие злодеяния. Ветер гонит изорванные в клочья разговоры по стылым улицам; пригоршня пустых выхолощенных слов, звеня, рассыпается по скользкой мостовой; косые взгляды, слухи, пересуды - Ласт дергается на крючке, заглотив наживку - сиюминутные поручения, наспех перекроенные, сшитые вкривь и вкось планы отвлекают внимание, настойчиво требуют ее вмешательства, связывают руки. Книги горят, охваченные огнем, но ей не убрать следов, что книжная премудрость выжгла на ее лживом теле, на обратной стороне ее век. Ласт провожает взглядом трескучие искры, Ласт смотрит на рукотворное пламя - и думает, что ее могла бы согреть такая страсть. Город тонет в снежной серой мгле, и вереницы фонарей, покачиваясь, послушно бредут по безлюдным проспектам, строгим стройным линиям алхимического круга. Лабиринт пустынных улиц, решеток, канализационных люков - Ласт не настолько глупа, чтобы придти к мадам Кристмас лично, хотя искушение велико, и она не считает нужным его скрывать. Ледяной красавец, Исаак МакДугал, ее не дождался, и в этот раз она не может отказать себе в удовольствии немного поиграть. Чужой козырь, червонный валет за пазухой - не лед, но пламень - обжечься так легко, и Ласт упивается их поединком до последнего мгновения. - Жан, - говорит она, нарочно коверкая его имя на чужеземный манер, - мы ведь встретимся завтра? Снег тает на отворотах его форменной шинели, и сейчас он почти красив. Ласт думает: "Так жаль, что ты не доживешь до весны, Жан. Так жаль, что мы оба не доживем." Он что-то говорит, но вокруг лишь ветер, снег и туман. Метель уносит слова, вырывает из уст обещания, клятвы, которым не суждено сбыться. - Да, это просто чудесно, - рассеянно отвечает Ласт. Мир мутится, тускнеет - от снега ли? - Солярис, мы ведь встретимся? Мы увидимся завтра? - переспрашивает ее Джин Хавок, бережно сжимая, отогревая ее замерзшие руки в своих. "Раньше, чем ты думаешь," - хочет сказать Ласт, но уходит, не проронив ни слова. Не прощаясь. "Так холодно", - думает Ласт. - "Надо же". Она прикладывает руку к своей груди - но нет, показалось. - Бессердечная, - смеется юный Грид, перехватывая ее руки, до боли сжимая запястья. "Он всегда слишком хорошо понимал меня", - думает Ласт, позволяя Джину себя обнять. Стужа сковывает движения, Ласт продрогла и устала, больше всего сейчас ей хочется оказаться в другом месте, в другой жизни; где колышутся над горячим красным песком алые маки, и алее их только холодные глаза огненного майора, озаренные отсветами далеких взрывов; в полумраке задымленного бара, где отмеренный щедрой рукой рекой льется через край сладостный морок, где людские пороки обретают плоть и кровь, где ненасытный брат ее предается лихой, разнузданной страсти - и она не может устоять перед воплощенным в нем соблазном. Джин обнимает Ласт, набрасывает шинель на ее плечи - снег осыпает их белой сахарной пудрой, иней серебрится на ресницах, белой прядью блеснет в темных волосах. Отголоски воспоминаний бродят, как сквозняки, по углам ее бесприютной души, и в каждом из них Грид надрывно кричит, безудержно смеется; легкий на помине, бросается обещаниями - и тает, исчезая во всепоглощающем зеве вечности - и всякий раз Ласт вынуждена стоять и равнодушно наблюдать его казнь - но что-то внутри не дает покоя, скребется с той стороны, скользит на грани яви и сна; что-то важное, упущенное из вида - Ласт не может понять, почему это так ее тревожит. Грид незаменим, Исаак мертв, а до полковника Мустанга не дотянуться, не заполучить во власть своих цепких рук, хищных когтей - не ей меряться силой с его державным покровителем. Младший брат распоясался, вышел из-под контроля, приблизил своего избранника к себе всеми мыслимыми и немыслимыми способами - хорошо иметь на своей стороне тень, и Ласт думает, что Отец напрасно поручил Гнева Прайду, но хорошей дочери не пристало подвергать сомнениям решения родителя. Теперь Ласт приходится довольствоваться малым, крохами с чужого стола - и такое положение дел не может устраивать ту, что раньше правила бал. Ночь опускается на столицу, опутывает тенями засыпающий город. Ночь выпускает из подземного пристанища на волю свои страшные тайны, и темные руки ее вершат суд над отступниками, ткут тонкое кружево заговоров и интриг. Ночью все кошки серы - и младший лейтенант Джин Хавок мог бы быть сейчас наедине с Солярис, но верность общему делу важнее любви. Когда в игру вступит третья сила - ночь дрогнет, вспыхнет и расколется надвое. - Ну и куда ты пошел вместо свидания с красивой девушкой, глупый Жан? - ее слова доносятся словно сквозь пелену, толстый слой ваты. Ее голос звенит и играет, переливается, звучит так знакомо, и Джин не хочет, не может, не желает в это верить; но что-то отвлекает, заставляет присмотреться, перекрывает ее стройный силуэт, останавливает на полпути - сплетение гибельных линий, уродливое клеймо уробороса на ее пышной груди - урок выучен, и Джин понимает, что выиграть невозможно. - Смотри, смотри же внимательно, - глаза ее сверкают, голос дрожит, но не дрожат острые когти, уверенно вскрывающие грудную клетку, в глубине которой спелой вишней покоится ее гнилая сердцевина. Ласт думает: "Тебе не спасти меня, даже если заберешь мое сердце. Даже если вырвешь, растопчешь, сожжешь, пеплом развеешь по ветру - тебе не изменить меня." Жемчуг брызнул, зеркало треснуло, белой пеной осколков обдало их взметнувшиеся тени и стихло. В клети подземелий, канализационных ходов и труб, перекроивших полую утробу столицы, в снежной берлоге спит зверь в ожидании назначенного дня. Джин Хавок закрывает глаза - разменная пешка, которой никогда не пробиться в королевы. На шахматной доске слишком много пустых ячеек - и не осталось ни единой клетки для него. Иногда они приходят к нему. Навещают. Подбадривают. Полковник Рой Мустанг, не знающая жалости Ласт, обольстительная красотка Солярис. Она говорит ему: - Мои секреты? Чего они теперь стоят? Неужели ты думаешь, что мое тело хранит еще какие-то секреты от тебя, Жан? Она говорит ему: - Мое сердце? Оно лежало перед тобой - только протяни руку. Кому ты отдал его, кому предпочел? Солярис вкидывает руки, и молочно-белая, жемчужная кожа ее сияет, браслеты звенят на ее нежных руках; волна ее волос, ее гибкое щедрое тело - сокровище, что он держал в ладонях, но так бездарно упустил. Солярис вскидывает руки, закидывает ноги ему на плечи, притягивает его к себе, ближе, теснее. Солярис танцует - и когда Джин смотрит на них с полковником, он слышит неприятный звук, хруст, скрежет - это треснуло, раскололось на части его несчастное сердце. Солярис ведет, увлекает Мустанга за собой - и ее партия опаснее иных игр, Джин знает это не понаслышке. Он хочет окликнуть Роя, предупредить его, но голос не слушается, рвется, и из горла выходит только сдавленный хрип. В последнее время она приходит все реже. Джин хочет спросить Мустанга, почему тот один, но чутье подсказывает ему, что это не лучшая затея. Джин думает: "В назначенный день реки потекут с вершин дальних гор, движение сильной воли изменит и навсегда перекроит Аместрис. В назначенный день я буду рядом, как прежде - за твоей спиной, поддержкой и опорой; я не сдамся." Май заходит навестить его в больнице, скребется зелеными ветками в оконное стекло. Джин закрывает глаза, и у его изголовья сидит прекрасная Солярис. На ней светлое платье, жемчужное ожерелье на нежной шее - его последний подарок. Она улыбается, гладит его по волосам. За окном белым-бело от цветущих яблонь, лепестки их кружатся в прозрачном воздухе, устилают землю хлопьями снега. Цветы тянутся к рукам, слагаясь в колыбель; колючие стебли их оплели запястья, мраморные голени - не сдвинешься с места, даже если захочешь, - но к чему такие желания, когда подле него - все, о чем он не смел и мечтать? Солярис пристраивается рядом с Джином на узком больничном ложе, кладет голову ему на грудь, слушая, как ритмично перегоняет кровь по двум замкнутым кругам его усталое сердце. Она говорит: - Мы встретимся завтра, Жан. ~fin.
Эргана: Очень, очень красивый текст! Автор, ну просто респект, что тут еще скажешь? У вас очень тонкий стиль, кружевной. Читается на одном дыхании. Спасибо))
полная версия страницы