Форум » » «… и я». Ориджинал. NC-17, angst, эпилог от 21.12. тема 4 » Ответить
«… и я». Ориджинал. NC-17, angst, эпилог от 21.12. тема 4
sombra de la muerte: Название: «… и я». Автор: Yuk@ri она же вместо_Шульдиха. Бета: Sutil (до 48-й страницы), Sienna Rise (c 67 до 102 страницы) Консультант: Наги_Наое (примерно до 50-60 страницы) и кое-кто, пожелавший остаться неизвестным, но внесший поистине неоценимый вклад при написании данного текста. Рейтинг: NC-17 (обратите внимание, что рейтинг поменялся). Жанр: Angst, Drama. Размер: Макси. Состояние: Закончен Предупреждение: В тексте присутствует нецензурная лексика (хотя и не так много), сцены физического и морального насилия (первое без графического описания). Разрешение на публикацию получено. http://esergy.borda.ru/?1-20-1280-00001318-000-0-0-1215792581 - тема 1 http://esergy.borda.ru/?1-0-120-00003471-000-0-0-1224424142 - тема 2 http://esergy.borda.ru/?1-0-0-00003633-000-0-0-1253089908 - тема 3
Ответов - 29, стр:
1 2 All
sombra de la muerte: Я не подозревал, что буду так счастлив разделаться с делами Антона. Эти хлопоты вымотали меня. Мне приходилось каждый день думать о том, что я больше всего ненавидел. Это тащило за собой те воспоминания, которые я упорно старался забыть. Но теперь все было кончено: сегодня мать Антона вылетала в Германию, где ей должны были через несколько дней сделать операцию. Звереныш не находил себе места. Я постоянно заставал мальчика, меряющим шагами свою комнату или коридор. Звереныш нервничал, постоянно ронял вещи, что-то разбивал, обо что-нибудь спотыкался. С Ильей у него окончательно испортились отношения. Антон его избегал, но если они случайно сталкивались, то это неизменно заканчивалось ссорой. Я растаскивал их в стороны, но это не всегда помогало: они успевали скандалить и в мое отсутствие. Поднимаясь из подземного гаража на свой этаж, я гадал, какие звуки услышу: громкую музыку или вопли? Уже несколько дней это повторялось с пугающей периодичностью. Сегодня были крики. Я со вздохом отпер дверь. - Заткнись! – орал рыжий. - Нет! Я не буду молчать: достал уже! - Сволочь! Не понимаю, почему Егор защищает тебя! - Я не сволочь! Чего ты ко мне привязался? - Ненавижу тебя! - Почему? Что я плохого тебе сделал? - Ты отнимаешь у меня Егора! - Я?! – мальчик округлил глаза, - Да как?! Что я делаю? - Притворяешься. - Неправда. - Я все равно выведу тебя на чистую воду. Он поймет, какая ты дрянь! - Вот я тебя обзывал?! – с негодованием воскликнул мальчик. Взгляд Антона упал на меня: уже не в силах их разнимать, я стоял, скрестив руки на груди и облокотившись плечом о стену. Звереныш изменился в лице, как всегда чуть робея в моем присутствии. А может быть, я всего лишь напоминал ему о матери. Отвратительно… - Егор, - улыбнулся Илья. Я оттолкнулся от стены и прошел на кухню. Открыл холодильник, посмотрел: есть совершенно не хотелось. Когда я развернулся, оба спорщика смотрели на меня из коридора. - Что? – мой голос прозвучал раздраженно. Антон опустил голову и молча ушел в свою комнату. Наверное, мальчик подумал, что я недоволен им. Впрочем, как всегда. Мне было даже немного обидно, что он так воспринимает меня. Илья проводил его взглядом и дернул плечом. - Сученыш. - Почему ты к нему цепляешься? - Мне показалось, что ты слышал наш разговор… Я только махнул рукой: зря спросил – у рыжего это уже стало универсальным ответом. Илья подошел ко мне и взялся за край моей рубашки: - Не хочешь сегодня чем-нибудь заняться? - Очередным скандалом? - Нет! Ну, ты же понимаешь чем… Я посмотрел на рыжего действительно раздумывая над его словами, но… - У меня другие планы. - Естественно не связанные со мной. - Естественно. - Ты долго собираешься меня игнорировать? - Возможно. - Это не ответ! - Что ты от меня хочешь? - Тебя, черт возьми! Я хочу тебя! - Ты можешь думать не о сексе? - Я сейчас хоть слово сказал о нем? - Вообще-то да, но… - я запнулся: смысл его фразы постепенно дошел до меня, - Нет. Я сказал жестко, практически не раздумывая. Отодвинув Илью со своего пути, вышел в коридор. Он не может _так_ желать меня. Это очередная игра, приманка для дураков. У меня все на лице написано, раз рыжий говорит именно то, что мне нужно? - Почему?! – отчаянно спросил Илья. - Я не люблю тебя, – просто ответил я. - Почему… - повторил Илья, смотря на меня больными глазами. Я пожал плечами. - Тогда что ты в нем нашел? Что он умеет такого, чего не умею я? - Илья, это бесполезный разговор. У меня действительно были планы на вечер. Споры с Ильей в них не входили – это пустая трата времени. Удивительно, что рыжий этого до сих пор не понял. Мне хотелось побыть с Антоном: в последнее время я возмутительно редко его видел. Я скучал. Илья не стал возражать мне. Он просто отвернулся, оперевшись руками о стол и опустил голову. Иногда мой любовник выглядел поразительно жалко. Настолько, что мне хотелось бросить все, прижаться к нему и приласкать, словно маленького ребенка. Но потом я вспоминал, что это Илья: если подойти к нему с благими намерениями, то это обернется против меня. Невинная улыбка перерастет в волчий оскал, и рыжий вцепится мне в горло. Фигурально выражаясь. Илья – хищник. Его нельзя подпускать близко. Ему нельзя доверять, даже если он поклянется здоровьем своих близких. Кому как не мне знать, что такие клятвы ненадежнее всего? Здоровье, счастье, любовь – та самая разменная монета, которую каждый отдаст не раздумывая, если будут затронуты _его_ интересы. Я бы так и сделал. Проблема только в том, что у меня нет близких людей. Тех, которые существовали в моей жизни когда-то давно, я ненавидел. Я вошел в комнату мальчика. Антон сидел на подоконнике и смотрел на улицу, выводя пальцами на оконном стекле замысловатые линии… Услышав скрипнувшую половицу, мальчик дернулся и его взгляд скользнул по мне. С опаской, словно он оценивал ситуацию: нужно ли защищаться или мои намерения вполне безобидны? Не могу сказать, что зверенышу стоило делать выводы исходя только из выражения моего лица. Но мальчик отвернулся, посчитав, что все в порядке. Я сел на диван. Совершенно молча. Мне было достаточно просто его присутствия. Это несколько пугало и… грело. Антон не мог долго игнорировать меня. Немного поерзав, он свесил ноги с подоконника и посмотрел в мою сторону. После клуба мы практически не общались. Но каждый раз, когда что-то случалось, Антон немного менялся. Это было нечто неуловимое, но то, что невозможно было не заметить: в жестах, во взглядах, в поведении… Он взрослел. А я ничего не делал. Я мог только смотреть на него, наблюдать за происходящими в нем изменениями. Иногда мне казалось, что каждый день, проведенный зверенышем в моей квартире, равняется нескольким. Его время бежит быстрее рядом со мной, потому что мое – замедляется. Вернее, потому что мое поворачивает вспять. Я по-прежнему не спал по ночам, по-прежнему к моему боку прижимался Илья, но… если я смотрел в серый проем окна или в темноту комнаты, то видел там колышущиеся тени. Возможно, мне нужно сходить к врачу. Пока еще не поздно, пока я могу что-то изменить. Я же… могу? Некоторое время мы не сводили друг с друга глаз. Первым сдался мальчик: - Сегодня мама улетает. Я посмотрел на свои часы: - Да, скоро она будет в самолете. Антон тихо вздохнул. И стало заметно, как он за эти дни похудел и побледнел. Клуб был для мальчика маленькой передышкой: звереныш смог забыть все свои проблемы на пару часов. Это было бы хорошо, если б не выходка Ильи. Интересно, рыжий вообще способен созидать, а не разрушать? - Все будет хорошо? – после некоторого молчания с надеждой спросил мальчик. Я уставился на свои руки: мы же уже говорили об этом… - Не знаю. Я. Не. Бог. – мне пришлось произнести это выделяя каждое слово, потому что повторять одно и то же чертовски надоедало. Антон соскочил с подоконника, подошел к дивану и сел рядом со мной. Он подтянул ноги к себе, согнув их в коленях, и положил подбородок на них. И я сдался. Но это не была полная капитуляция с моей стороны – скорее, просто небольшая уступка в сложившейся ситуации. - Хочешь ее увидеть? Антон недоверчиво скосил на меня глаза: - Ты говорил, что не допустишь этого, - осторожно произнес он. - Говорил, - я откинулся на спинку дивана. Повернув голову в сторону Антона, я долго смотрел на него, смакуя тяжелое неловкое молчание, повисшее между нами. Я стал находить наслаждение в самых неожиданных вещах. Кое-кто мог бы сказать, что мой садизм становился все утонченней. Если, конечно, утонченность свойственна садистам. Потом я поднял руку и провел ладонью по спине мальчика, легко скользя вдоль позвоночника вниз. Антон ощутимо напрягся, но не пошевелился. Его взгляд стал похож на взгляд дикого зверька. Мы оба знали, что это игра, в которой один диктует правила, а второй – им подчиняется. Это союз на взаимовыгодных условиях. Не моя вина, что они не равноценны риску и потерям с каждой из сторон. Я никогда не был дураком и умел замечать разного рода мелочи: как же Антону плохо и одиноко, если он сел рядом со мной, если он позволяет дотрагиваться до себя столь… интимно. Он ищет поддержки даже_у_меня. Не смотря на все, что я ему говорил… Должен признать, что я бываю редкой сволочью. Но ничего, что не пошло бы на пользу этому существу. Выдержка, умение держать себя в руках, подчиняться, быть внимательным и сговорчивым, думающим – это ли не ценные качества для такого, как он? Антон должен все понимать. Иначе мне придется заставить его это сделать. Никогда просто так я не сдавал своих позиций. Мне приходилось помнить почти все, что я обещал зверенышу. Опуская нюансы и вещи, которые не важны для меня. Но что бы ни случилось, мой авторитет должен быть непререкаемым. Всегда. Илья не в счет. Его скоро не станет: он оказывает пагубное влияние на все, к чему прикасается и на что смотрит. Это заразно. - Я передумал. Антон резко повернулся ко мне всем телом. Гибкий, тонкий… вызывающий неподобающие мысли. Но у меня ведь есть чему поучиться, правда? - Я… что-нибудь должен сделать? Похоже, что он сейчас готов пообещать мне все, что угодно. - Да, - я взглянул ему прямо в глаза, - Я понимаю, что после операции матери, тебя ничего не удержит рядом со мной. Я врал. Бесстыдно и нагло. Антон был бы просто заперт в своей комнате. Если надо, то я бы разорился даже на решетку на окно. Хотя мне не приходилось замечать за мальчиком суицидальных наклонностей. - Но ты останешься рядом со мной. Ты должен это пообещать. Мальчик внимательно посмотрел на меня: - Я могу тебя обмануть. Ты просто так поверишь тому, что я скажу? Мне с трудом удалось сдержать улыбку: - Конечно, поверю. Но если ты меня обманешь, то… что может удержать меня от необдуманных поступков? - Ты хочешь сказать, что что-нибудь случится с моей мамой? – он не дурак, но еще не понял одного: мне даже думать о ней противно. Я пожал плечами: - Как ты понимаешь, до нее мне совсем нет дела, - Антон нахмурился, я продолжил, - У тебя же есть брат? Он симпатичен, молод, возможно, вынослив. И есть вещи, которые хочется проверить лично. Не беда, что этот молодой человек не в моем вкусе: я же могу его и переделать? Мальчик вскочил с дивана: - Не смей! Тебе… меня мало?! – очень хотелось спросить, что он может предложить мне взамен? За дверью – в коридоре – что-то с грохотом упало. Я наклонил голову: - Нет. Но раз тебя не будет рядом, то твой брат… довольно интересный молодой человек. Он действительно интересный: на что бы он пошел ради благополучия звереныша? Стоило ли рассказать некоторые подробности моего общения с Антоном? И… любопытно, просто любопытно, парень – гомофоб? Антон прошелся по комнате, потом остановился напротив меня: - И это все за то, что я захочу увидеть свою маму?! Мой голос стал жестким: - А ты захочешь? Антон отвернулся. Похоже, что ему надо было обдумать свой ответ. Или отсрочить мои дальнейшие слова. Наше молчание затягивалось. Я не торопил мальчика, предоставляя ему право самому принять решение. Но все дело было в том, что Антон страстно желал увидеть мать именно сейчас. И есть желания, которым просто невозможно сопротивляться. Это было как раз таким. Наконец, мальчик вздохнул и стал рассуждать вслух: - Мама улетает сегодня. Ты предлагаешь увидеть ее. Если там – в Германии – что-то пойдет не так, - звереныш сглотнул, - и мама… не вернется, то я себе не прощу, что не увидел ее, не попрощался. Я согласно кивнул, хотя Антон и не мог этого увидеть. - Но если она вернется… - звереныш повернулся, - ты не разрешишь мне быть с ней, взяв с меня обещание. Так? - Да. Антон поднял руку, замер, словно хотел дотронуться до своих волос, но передумал, опустив ее вниз. - Однако, ты ведь можешь и передумать? Так как сейчас… - звереныш с мольбой посмотрел на меня. Мальчишка определенно умнее, чем хочет казаться. - Могу, - мне доставляло удовольствие заставлять его сомневаться во всем. - Тогда… я хочу увидеть маму. У мальчика было такое выражение лица, как будто он сейчас подписал собственный смертный приговор. Хотя кто знает: может быть, оно так и было. Я встал с дивана и шагнул к двери: - Через пять минут жду тебя в коридоре. И помни, - я посмотрел на Антона, - ты обещал. - Да, - тихо ответил мальчик, и я не понял, с чем именно он согласился.
чужая : sombra de la muerte спасибо!!!!!!!!!!!!!!!!аригато!!!!!!!!!!грасиас!!!!!!!!!!!!!! мерси!!!!!!!!!!!!!!!!!просто супер!!!!!!!!!!!!Егор удивил
Катик: Неоднозначное отношение вызывает ориджинал. С одной стороны г.герой, с маньячным уклоном поначалу не вызывающий положительных эмоций, а с другой отлично прописанный сюжет , который читаешь, не отрываясь и думаешь когда, где, с кем что-либо произойдет, когда грянет буря. У героев жизнь - жизнь на вулкане, бурлит и бурлит, у кого внутри, у кого снаружи, у кого и там и там. Сочувствую больше всех Илье , и нравится мне он очень. Вот попал же парень в чувствах к столь непредсказуемой личности как Егор, ох нелегко ему. sombra de la muerte, спасибо за продолжение!
Kanabis: Я не знаю почему именно так. Возможно это глупо. Но когда я сегодня написала это, показалось, что подходит. Возможно ошибаюсь? Мои пальцы мягко вгрызаются в твое тело, Разрывая кожу, разбивая кости. Я хочу поиметь тебя всего и всецело, Мне хочется слышать крики боли и злости. Мне нравится видеть отчаяние и бесплодность Твоих неуклюжих попыток от меня освободиться, В глазах наблюдать страдания и похоть. Лучше журавль в небе, чем в спине спица. Я обожаю твой хриплый обиженный крик, Мягкий голос, давно севший от боли... Это слово я употребляю чаще всего... Мне нравится быть хозяином твоей жизни и воли. Я люблю твои красноречивые пальцы Нервно сжатые в кулаки, большие кисти Бегают, бегают по столу кружатся... Ты хотел бы забыться? Без ума от твоей слабости, Горьких слез, вкусных, терпко-соленых. И когда ты перестанешь мне сопротивляться, Я закопаю тебя в клеёнке.
Исфирь: Катик Мне почему-то кажется, что Илья стоит Егора, может даже, он еще и опаснее, потому что так ненавидит Антона. Мало ли, как его может переклинить от отчаяния. А мне Егор ну очень нравится))) Он меняется, ему приходится меняться, чтобы контролировать двух своих мальчиков, он, мне кажется, хорошо держит себя в руках. Вообще похоже на болезненный процесс излечения. Автор, спасибо Вам большое!!! Все три характера отлично прописаны, я их вижу и наслаждаюсь зрелищем)))
Vilandra: Бедный Антон, просто не представляю насколько это ужасно оказаться в такой ситуации. sombra de la muerte потрясающий у вас ориджинал, хожу за ним из форума в форум
Катик: Исфирь пишет: Мне почему-то кажется, что Илья стоит Егора, может даже, он еще и опаснее, потому что так ненавидит Антона. Мало ли, как его может переклинить от отчаяния. Опаснее? Кто может быть опаснее маньячной личности. Исфирь, вы не подумайте, что мне не нравится Егор, как раз мне симпатичен этот герой, но просто из-за своих душевных переживаний он пару раз проехался по жизням других людей, а это мало кому дано и как мне кажется Илья до такого не дойдет (до похищении, издевательств и т.д.).
Исфирь: Катик а кто его знает)) я ж не отрицаю опасность Егора, потому что кто знает, как его может переклинить в любой момент, но вообще-то он мальчика вроде как ценит и ничего плохого ему не желает. А вот Илья в припадке ревности может его тупо убить, мне кажется, что на него не достаточно сильно действуют такие моральные запреты, особенно если он так сильно хочет, чтобы Егор был с ним. Впрочем, мне так только кажется.
sombra de la muerte: …Я остановил машину на небольшом расстоянии от дома Антона. В том самом месте, где оставлял ее, когда следил за мальчиком. Обстановка навевала воспоминания. Теперь мне уже казалось, что все, что происходило до звереныша, было в какой-то иной жизни. Не моей. Чужой и ненужной. Повернув ключи, я заглушил двигатель и откинулся на спинку водительского сидения. Мы приехали вовремя: по моим подсчетам, мать Антона была еще дома. Предусмотрительно заблокировав все двери, я повернул голову к мальчику. Моя птичка в клетке. Антон молчал с того момента, как мы сели в машину. Всю дорогу до своего дома он беспокойно ерзал на месте, перебирал складки куртки, стряхивая несуществующие пылинки, вздыхал. Но сейчас мальчик замер, затравленно смотря в окно. Я мог бы подумать, что он боится, но что вызывало у него такой страх: возможность впервые за долгое время увидеть свою мать? Это не логично. Потому что его эмоцией должна была быть радость. И… Антон сам меня просил о встрече. Теперь-то что я сделал не так?! Во двор дома заехало желтое такси, с нарисованными сбоку черными шашечками. Антон проводил его глазами и сглотнул. Коротко, нервно, громко. Этот звук повис между нами еще более неловким молчанием. - Нервничаешь? – спросил я, хотя ответ был более чем очевиден. Звереныш вздрогнул, на секунду оборачиваясь ко мне, рассеянно скользя взглядом по моему лицу, и снова отвернулся. Было похоже, что он вообще забыл о моем существовании, пока я его не окликнул. Или не хочет разговаривать. И как бы мне не было отвратительно, я мог понять почему. Что, впрочем, его не извиняло. Даже если я и вынуждал мальчика поступать так… как он поступал – это не повод вот так обращаться со мной. - Твое молчание ничего не даст. Звереныш, не глядя на меня, дернул плечом. Он был полностью поглощен созерцанием этого чертового двора! Слишком взвинчен, чтобы отвлекаться еще и на меня. Дверь одного из подъездов открылась, и оттуда вышел высокий молодой человек в очках. Антон прижался к стеклу лбом. Его рот беззвучно открывался и закрывался. Я не мог понять: он пытался что-то произнести или ему просто не хватало воздуха? За парнем из подъезда вышла женщина. Увидев ее, Антон судорожно вздохнул и заметно дернулся всем телом. Как если бы его ударили. Наверное, все это… было больно. Но мне-то что? Не я настаивал на встрече. Можно было и обойтись. Какая разница? Все равно несколько взглядов из-за стекла машины ничего не решат. Женщина остановилась, растерянно ощупывая карманы своего пальто, и что-то говоря молодому человеку. Тот кивнул, несколько раздраженно, как мне показалось, сунул в машину огромную спортивную сумку, и скрылся в подъезде дома. Антон медленно прикоснулся ладошкой к стеклу и из его горла вырвался еще один вздох. Тонкие пальчики погладили стекло, сжались в кулак. А после звереныш прошептал срывающимся голосом: - Мама… мамочка… Ты плохой мальчик! Этот голос, неожиданно возникший в моей голове, заставил меня вздрогнуть. Я тряхнул головой, на секунду отвлекаясь от мальчишки, прислушиваясь. Но за… этим не последовало ничего. Я медленно выдохнул и кивнул сам себе: все хорошо, все… в порядке. Здесь никого нет. Женщина тем временем села в такси. Антон тронул меня за рукав, заставляя посмотреть в его сторону, в его глаза, в которых стояли слезы. - Пожалуйста, давай уедем отсюда. Я посмотрел за спину мальчика, где из подъезда выбежал его брат. Антон проследил мой взгляд и несколько раз подряд всхлипнул. - Давай уедем, - повторил он, закрывая ладошкой глаза. - Как пожелаешь, - холодно ответил я, заводя мотор и трогая машину с места. И опять всю дорогу мальчик молчал. Только иногда вытирал руками глаза и нос. Но это слабо помогало: он все же плакал. И вот стоило ли оно того, если даже ее вид вызывал у Антона такую болезненную реакцию? Совсем не стоило. Если и был у меня до этого момент ревности и неуверенности, то теперь я радовался: она причиняет ему боль, и он постарается не думать о ней. Конечно, забыть ее у него не выйдет, но на все эти дни мальчишка будет моим. Дома Антон, едва разувшись, бегом скрылся в своей комнате, по пути толкнув неудачно выглянувшего в коридор Илью. Это, естественно, не прибавило любви рыжему к зверенышу. - Что случилось? – спросил Илья, проводив взглядом промчавшегося мимо мальчика, - Ты ему что-то сделал? - Нет, - ответил я, раздеваясь и проходя в ванну помыть руки. Любопытсво Ильи иногда представлялось мне чем-то ненормальным, чем-то, что живет своей жизнью и весьма непредсказуемо. Он мог не замечать совершенно вопиющие вещи, но накидывался как собака на кость на всякую ерунду. Какое ему дело до звереныша? Он его ненавидит, так не все ли равно, что я мог сказать мальчишке такого, что на Антоне теперь не было лица!? - А чего он такой? – не отставал от меня рыжий. - Не знаю, - махровое полотенце приятно щекотало мои пальцы. Тактика «не спрашивай, я все равно не отвечу» была безотказной. Мой друг, натыкаясь на нее, словно на непреодолимую стену, останавливал поток своих вопросов и… менял тему. Но я не уверен, что он забывал о причине своего недавнего любопытства: Илья всегда мог выпытать в мое отсутствие ответ у Антона. Звереныш никогда не жаловался, но я знаю, что такое уже имело место. Мои умственные способности еще не совсем атрофировались, чтобы я не понимал таких простых вещей. - Понятно, - сдержанно сказал Илья, и тут же продолжил, совершенно невозмутимым тоном, - Есть будешь? Я был прав. Илья предсказуем настолько, что это пугает. Рыжего нельзя назвать простаком, но он постоянно пытается выглядеть именно так. - Да, - я вышел в коридор, обогнув застывшего в дверях ванны Илью, - Антон тоже. - Я про него не спрашивал. Мы вообще можем хоть раз поужинать одни? Ты постоянно тянешь его за собой! Так безопаснее. Так проще. И, кроме того, мне приятно смотреть на мальчика: как он ест, отправляя в рот кусочки пищи, как сглатывает их, как движется его горло при этом. Почему я должен отказывать себе в подобном зрелище? Ну, да, я мог бы все прояснить, высказав Илье, но его присутствие в моем доме стало сродни ноющему больному зубу. Чем меньше мой друг узнает о природе моего «увлечения», тем будет лучше. Для всех. - Он тоже иногда хочет кушать, - резонно заметил я, оборачиваясь к Илье. Рыжий качнул головой, усмехнулся неизвестно чему, и громко, почти обвиняющее произнес, глядя на дверной косяк: - Он может поесть позже! «Неужели ты не понимаешь?!» - это было сказано слишком прямо. Илья… мы играем в одну и ту же игру, но каждый из нас выдумывает свои правила! Почему бы тебе не спросить именно об этом? Кому из нас этот цирк надоест быстрее? Боюсь, что мне. Да, я боюсь и советовал бы бояться и тебе: в конце фарса мне будет сложно сдерживаться. - Не думаю. Рыжий открыл рот, чтобы произнести очередную гадость – в этом я был уверен – но мне совершенно не хотелось это выслушивать: - Илья, просто заткнись и займись тем, что продлит твое пребывание в моем доме. Пожалуйста. Рыжий нахмурился и скрестил на груди руки. Немного постояв так, он с силой пнул дверь ванны, заставив ее с грохотом удариться о стену, и, чертыхнувшись, ушел на кухню. Мне не нужен тот, кто пытается перетянуть одеяло на себя. Илья стал об этом забывать, не смотря на многочисленные намеки с моей стороны. Обращать внимание на истеричные выпады рыжего постепенно надоедало, поэтому я прошел посмотреть как там мальчишка. Не часто мне удавалось видеть на его лице столь неприкрытое страдание. Этим стоило воспользоваться, пока мне предоставлялась такая возможность. В комнате звереныша царил привычный полумрак. Антон, скорчившись, сидел на подоконнике, привалившись к оконной раме, обнимая себя руками. По закушенной губе и чуть заметно вздрагивающим плечам, я понял, что он все еще плачет. Мне стало его жалко. Хотя вместе с жалостью почему-то вспомнилась Каштанка. Маленькая цирковая собачка… Я дотронулся до волос мальчика ладонью. Я клянусь, что это был жест утешения. Антон тряхнул головой, сбрасывая мою руку, и как-то еще больше сжимаясь. Но я этого не заслужил. Поэтому моя рука еще раз прошлась по его волосам в уже не столь осторожном жесте, сжимая их и дергая, заставляя Антона посмотреть мне в лицо. Взгляд мальчика, адресованный мне, обжигал почти что неприкрытой ненавистью. Звереныш даже слегка приподнял верхнюю губу, словно скалясь. Это дало мне еще больше поводов для сравнения его с собакой – мелкой шавкой, которая может только скалиться на более сильного. Но укусить вряд ли решится… Такое положение вещей разозлило меня. Как смеет он быть недовольным?! Я ведь дал ему возможность увидеться со своей матерью! За что меня ненавидеть, если я ради него изменил свои планы! Мне ничего не стоило отобрать у него все, а я – дурак! – вместо этого делал для него то, что не сделал бы никто! Никто во всем этом гребаном мире, никто в той свободе, о которой так мечтает этот поганец! Что я получаю, кроме этих взглядом и вида оскорбленного достоинства? - Ну, что сейчас-то тебе не так?! – вырвалось у меня. Получилось невразумительно и жалко. - Все! – выкрикнул Антон, выворачиваясь из моих рук, задевая локтем оконную раму так, что она зазвенела от удара. - Я дал тебе то, что ты так хотел! Почему же ты ревешь?! – хотелось призвать кого-нибудь из святых, кто дал бы мне терпения и хоть капельку спокойствия рядом с этим заплаканным мальчишкой. И если бы я верил в Бога, то так бы и сделал. Но – я запомнил еще с детства – Бога нет. Ни на небе, ни на земле – его нет! - Я не реву! – звереныш со злостью отер мокрые щеки ладонями. - Заметно, - мне захотелось перехватить его руки. Я знал столько способов сделать ему больно, но не знал ни одного, что заставил бы его быть более понятным для меня. Это толкало на поступки, которые не вписывались в мою систему отношений с мальчиком. Антон соскочил с подоконника, постаравшись не коснуться меня – это было трудно, но у него получилось - и пересел на свою кровать. Оставив меня стоять в одиночестве около окна. - Когда будут делать операцию? – спросил он звенящим голосом. Я медленно обернулся и посмотрел на мальчишку из-под упавших мне на лицо волос. Моя злость, так же внезапно, как и появилась, сошла на нет, оставив после себя какую-то странно ощущающуюся внутри пустоту. - Предположительно в среду, - ответил я, еще больше наклоняя голову и прислушиваясь к себе. - Это же хорошая клиника? – намного тише произнес Антон. У меня в животе что-то заворочалось, заставляя коснуться этого места рукой. Почему я не замечал этого раньше? Или… замечал? Когда-то давно… Я растеряно посмотрел на звереныша, отстраненно отвечая на заданный вопрос: - Да. Лучшая, чем она могла бы когда-либо себе позволить. Мальчик вздернул подбородок вверх и его голос снова зазвенел: - Не надо напоминать, что мы тебе обязаны. Я нахмурился, убирая руку со своего живота: - Но вы мне обязаны и если я раньше сомневался, то теперь…, - внутри меня что-то зашипело и с силой ударилось о ребра. Я вздрогнул и неуверенно продолжил: - Тебе придется расплачиваться за все. Чего ты ждешь? Я задышал чаще. - Знаю, - тихо ответил мальчик, ничего не замечая. - Ты не знаешь. Я сделал шаг вперед, провел рукой по своему горлу, слегка оттягивая ворот свитера. - Что ты имеешь ввиду? – Антон насторожился, немного отсаживаясь от края кровати, не отрывая от меня взгляда. - Я могу заставить тебя расплачиваться со мной столькими способами… - прошептал я, наклоняясь к нему. Звереныш отодвинулся еще на немного: - Например? – в его голосе послышались опасливые нотки. Что-то опять ударилось о мои ребра, заставляя резко податься вперед, опрокидывая мальчика на кровать, нависнуть над ним. Антон, вскрикнув, упал на спину и замер, смотря на меня расширившимися глазами. - Что… ты… - Ты хотел знать, - я наклонился к лицу мальчика. - Нет! – тоненько вскрикнул Антон, упираясь одной рукой мне в грудь, второй ударяя меня в плечо. Да. - Это решаешь не ты. Я оказал тебе услугу, чем ты можешь еще отблагодарить меня? Мне был слышен довольный смех. Он вспыхивал и переливался, превращался в огненное жжение, разливаясь по венам. Я чувствовал, что еще немного и я не смогу его сдержать. Не успевшие высохнуть глаза Антона снова наполнились слезами. Я опустил подрагивающую руку между нашими телами и положил ладонь на пах звереныша. Мне было известно, что как бы я не желал этого мальчишку, я ничего ему не сделаю. Не смогу. Не так, не сейчас… Но то, что проснулось внутри меня, оно говорило совсем о другом: сделаешь, еще как сделаешь – разорвешь, развесишь по всей комнате, разотрешь в порошок, заставишь гореть так же, как горел когда-то сам. Что это? Почему? Разве мне мало моей матери? Что_со_мной?! Почему я слышу и чувствую _это_? Потому что… Меня передернуло, заставляя почти упать на Антона. …имя мое – Легион.* - Не надо! – взвился подо мной мальчик, - Не трогай меня там! - Почему? – я выдохнул это куда-то в шею Антону, - Когда мы были в клубе, ты позволял касаться своего тела совершенно незнакомым людям. Так почему же нельзя мне? Я сильнее прижал звереныша к кровати, слегка поглаживая пальцами ткань его брюк в области ширинки. Тело мальчика, не смотря на его крики, реагировало на мои прикосновения, отзывалось, содрогалось. А я чувствовал себя вором. Мне хотелось отстраниться, убрать руки – не красть у него постыдное возбуждение. В нем не было ничего нормального, ничего, что могло бы удовлетворить меня. Но нечто внутри меня раскачивалось из стороны в сторону и выло. Я чувствовал этот вой каждой своей клеточкой и боялся – как всегда боялся – почти так же, как и мать. Потому что _это_ не желало делиться мной со… мной. Оно подчиняло – убивало, стирало во мне все человеческое. - Я тебя прошу, - простонал Антон, роняя свои руки на кровать. Сдаваясь. - Ты не можешь отрицать вот это, - я сжал пах Антона. Внутри меня рассмеялись: ты все делаешь правильно, вообще не понятно, почему ты так долго с ним возился. Посмотри, ты только посмотри на него! Мясо… мясо! Неужели же ты не хочешь попробовать кусочек? Всего лишь кусочек перед тем, как сожрешь этого мальчишку целиком, сломаешь и выбросишь, словно ненужную куклу. Нет! Я попытался заставить себя отстраниться от ставшего внезапно таким горячим тела Антона. Мальчик зажмурился и запрокинул голову, упираясь макушкой в одеяло. Я не поступлю с тобой так, дурачок. Неужели же ты этого не знаешь? Мои собственные мысли постепенно возвращались ко мне по мере того, как я приподнимался над Антоном. Я как будто разрывал нечто, что породило во мне _это_. Породило, стоило мне только прикоснуться к мальчику. Все так плохо? А если я захочу еще? А если он_сам захочет? Что произойдет? Наверное, я еще недостаточно отстранился, потому что, смотря на изламывающееся тело мальчика, совершенно четко услышал: если ты не сожрешь его, я сожру тебя… Я отпустил Антона и, перекатившись на бок, прижался лбом к прохладному покрывалу. Мальчик пошевелился, приподнимаясь. Я чувствовал, как прогнулась под ним кровать. Его взгляд… Разве можно ощущать так явно, что кто-то на тебя смотрит? Оказывается можно. Я ждал: мне хотелось услышать хоть что-нибудь. Наконец, мальчик вздохнул и произнес: - Почему ты хочешь казаться хуже, чем есть на самом деле? У меня вырвался смешок. Но ответить мне было нечего. Внутри опять было пусто. _Совсем_. - Тебе просто, - продолжил Антон, его голос звучал уже не так уверенно, - бывает плохо. Я приподнялся на локтях и сквозь прилипшие к лицу волосы посмотрел на мальчика. - Если он, - звереныш кивнул куда-то в сторону стены, - тебе друг, то почему он тебе не может помочь? - Не продолжай, - сказал я, окончательно поднимаясь и садясь на кровати, - Это становится похоже на жалость. Он мне не возразил. Я мог бы солгать ему, мог ввести в заблуждение, но выйдя из полутемной комнаты Антона, мне не оставалось ничего, как просто признать: он прав. Я стараюсь казаться хуже. Я стараюсь быть хуже. Но так и остаюсь совершенно бессилен… Это достойно только жалости. И ничего более. Я подавил рвущийся из моего горла смех, зажав рот рукой, впиваясь зубами в мякоть ладони. Когда я решу, что готов поставить окончательную точку? Если бы я только знал. *Перефразированное из христианской притчи о Христе и юродивом, одержимом бесами.
sombra de la muerte: Я проснулся утром, и, взглянув на электронное табло часов, осознал, что сегодня канун Нового года. Тридцать первое число, это гребаное, повторяющееся каждый год тридцать первое число. За событиями прошедших дней, я совсем перестал следить за числами. Какой сюрприз… Я вздохнул: злая ирония по отношению к самому себе – не очень хороший признак. Мне все хуже. С каждым днем. Я просто чувствую это и хотя мои приступы, сократившись до минимума, почти исчезли, но вместо них… появилось нечто, затягивающее меня в бездонную пропасть. Эта пропасть зияет передо мной черной дырой, смотрит живым существом. Я чувствую ее радостную дрожь все сильнее. Как будто невидимые руки подводят меня все ближе, заставляя монстра по ту сторону радостно трепетать в ожидании нашей встречи. Я мотнул головой и постарался отвлечься от своих мыслей, снова переключившись на сегодняшнее число: мне искренне не нравились праздники. Это въелось в меня и стало частью моего характера. Просто не за что было их любить: я всегда ждал чего-то ужасного. Все сходили с ума, расцвечивали улицы и витрины невозможными яркими красками, среди которых преобладали красные тона. Словно кровь. Как будто весь мир готовился принести неведомому богу жертву, скрывая за разношерстными тряпками и гирляндами мерцание свежего мяса, снег раздробленных костей и гримасу вожделения чужой боли. Отвратительный маскарад, приводивший всех в экстаз. Хотелось, чтобы праздничный день поскорее прошел, но он, как назло, тянулся бесконечно, взвинчивая и без того расшатанные нервы до предела. И хотя те времена, когда я был бессилен что-либо изменить, прошли, я все равно продолжал не любить праздники. Сегодняшний день, естественно, не стал исключением из правил: хотелось убраться подальше от дома. Я ничего не мог с собой поделать: вдали от становящейся ужасающей и душной коробки стен, мне дышалось легче. Меня отпускало. И я умел жить этой иллюзией свободы, потому что создавал ее сам. К самому себе мое доверие подорвано еще не было. Хотя и этот колосс уже пошатнулся благодаря существу, которое поселилось в моем доме, в моем сердце, в моей душе. Как же со стороны это походит на любовь… как походит… на сумасшествие. Мне было бы на это плевать, если б не присутствие Ильи. Нежелательное, с некоторых пор, присутствие. Вот и сейчас, увидев, что я проснулся, рыжий перебрался со своей половины кровати ко мне на ноги, сжав их коленями с двух сторон: - Сегодня Новый год, - заявил он безапелляционно. Рыжая челка падала ему на лицо, разноцветные глаза смотрели насмешливо и как-то… неправильно. Замечательно, я перестал понимать и его. У меня прогрессирует… хм. - Я в курсе. Это прозвучало на редкость равнодушно. Да, мне почти плевать. - И все?.. – Илья откинул челку небрежным жестом и наклонил голову набок. - Ты надеялся услышать что-то другое? – меня все достало. - Да, - рыжий сощурился, - Как будем отмечать? - Никак, - я попытался сбросить Илью со своих ног. Мой любовник вцепился в меня руками, чтобы сохранить свое и без того достаточно прочное равновесие: - Но это неправильно! – он никак не прокомментировал мои попытки освободиться, - Сегодня праздник и надо хорошо повеселиться! - Иди куда хочешь и веселись, - это становилось уже смешно. - Но я с тобой хочу! – запротестовал Илья. - Сочувствую, - я предпринял еще одну попытку скинуть рыжего, но она так же не увенчалась успехом, заставив меня выдохнуть через сжатые зубы, - Илья, слезь с меня. - Нет. - Нет? - Нет, пока ты мне не пообещаешь праздник, - тут он, видимо, желая показать серьезность своих слов, слегка вжал в меня свой зад, качнувшись из стороны в сторону. Я возмутился: - Послушай, ты не в том положении, чтобы… - Я как раз в том положении, - перебил меня Илья, снова качнув бедрами. И я смирился. Неожиданно легко. - Хорошо, что именно ты хочешь? – с ним было очень сложно спорить. Намного легче было найти устроивший бы меня компромисс. - Толпы. Я задумался. С одной стороны толпа – это совсем не то, о чем я мечтал. И, кроме того, это опасно, учитывая пребывание звереныша в моем доме. Но если запереть мальчика в комнате, то… почему бы и нет, если это избавит меня на целый день от Ильи? - Ладно. - Ты слишком легко согласился: в чем подвох? – подозрительно спросил Илья, не спеша отпускать меня. - Ни в чем, - в очередной раз дернувшись, мне повезло: рыжий свалился на кровать рядом со мной, - Но я участвовать в этом не буду. - Ну, я так и знал, - протянул Илья, прикрывая лицо рукой. Однако его голос не был недовольным. Еще бы… он добился того, чего хотел. И насколько я его знаю, то постарается воплотить в жизнь и все свои остальные задумки. - Ты хотя бы хочешь кого-нибудь пригласить? – рыжий посмотрел на меня сквозь пальцы. - Нет, не хочу. Я был не совсем честен. Мне просто некого было приглашать. Друзей у меня никогда не было, а коллег я не стремился впускать в свою жизнь. В конце концов, Новый год – это семейный праздник, посторонним людям здесь не место. Не место рядом со мной, в моем личном пространстве. Хватит и того, что я уже позволил устроить в своей квартире балаган. Против воли мое лицо скривила брезгливая гримаса, и я резко сел на кровати. - Что с тобой? – спросил Илья, приподнимаясь на локте. - Ничего, - я поднялся с кровати, подходя к платяному шкафу и распахивая его створки, - Делай, что хочешь. Мне пришлось постараться, чтобы проявить хотя бы немного сдержанности при Илье и не начать с остервенением натягивать на себя одежду. Желание покинуть квартиру сделалось нестерпимо острым, затмив все остальное. Только закрыв за собой входную дверь, я понял, что даже не заглянул в комнату к мальчишке. Предоставив его самому себе, даже не заперев… не покормив. Я провел рукой по лицу и решительно шагнул в сторону лифта, не желая возвращаться назад. Переживет. А на счет не высовываться из комнаты, я надеялся, он догадается сам. Мне бы очень не хотелось, вернувшись прибегать к объяснениям его неправоты и правил, по которым он обязан жить в моей квартире. …Весь день я постарался провести как можно дальше от дома. Ездил по городу, бездумно разглядывая празднично убранные улицы и дома, пытаясь подавить чувство всепоглощающего отвращения. А еще мне внезапно захотелось выбрать подарок для звереныша. Это, пожалуй, было глупостью с моей стороны: я никому и никогда не делал подарков. Во всяком случае, я этого не помню. Обычно дарили мне… Я даже передернулся от последней мысли. Я все еще слишком отчетливо помнил котенка в коробке из-под торта. И не было никакой надежды на то, что мне удастся когда-нибудь стереть эти воспоминания. Из-за отсутствия опыта или из-за не знания, что именно подарить мальчику, я никак не мог выбрать что-нибудь подходящее. Это заставляло меня волноваться, нервничать, срываться на не в меру разговорчивых и навязчивых продавщиц. Книжки, игрушки, одежда – это все было не то, но другого просто не приходило в голову. Я чувствовал себя жалким. Это всего лишь мальчишка… почему мне так важно, чтобы он одобрил мой выбор? Легче было ничего не дарить, наплевав на внезапно возникший порыв. Однако это было легче всего. У меня начинала неприятно ныть голова и тем больше, чем дольше я размышлял над тем, что же, черт возьми, купить Антону! Эта боль была не той, от которой можно избавиться посредством таблетки. Временный перерыв между моими приступами, похоже, подходил к концу. Я напрасно радовался утром, что мое состояние в этом плане немного улучшилось. Где-то внутри начинало подниматься глухое раздражение на весь мир, примешиваясь к уже откровенной тошноте при виде улыбающихся лиц. Как смеют они быть такими радостными? Как могут вот так просто веселиться? Дети, их родители… Новый год – семейный праздник. Какой бред! Новый год – это одиночество, каждый сам по себе и для себя. Это лишний повод, чтобы напиться и забыть обо всем, что тебя окружает. Я сжал руль. Мой взгляд метнулся вдоль улицы, длинной вереницы машин и внезапно остановился на худощавом молодом человеке в очках, стоящем с целым ворохом разноцветных пакетов на обочине. Рядом с ним пыталась спокойно стоять девушка в… ярко-красной куртке. Впрочем, пыталась – это было сказано слишком слабо: она все время поворачивалась то в одну, то в другую сторону, что-то говорила парню с пакетами, дергая его за рукав куртки, подпрыгивая на месте. Она напомнила мне пекинеса. Меня заметно перекосило. Впрочем, она меня не очень интересовала: я неотрывно смотрел на молодого человека, который со стоическим терпением выносил все от своей подруги. Чуть вывернув руль в сторону, я остановился около этой парочки. Парень отступил на шаг от края тротуара. Девушка прекратила теребить рукав его куртки и замерла, стараясь рассмотреть меня сквозь лобовое стекло. Я распахнул дверцу и крикнул: - Подвезти? – это было чем угодно, только не альтруизмом. Девица снова завертелась, что-то быстро говоря молодому человеку, толкая его в бок так, что он был вынужден слегка отступить от нее в сторону. - Давай, давай… - обрывки слов доносились до моих ушей. Сходство девушки с пекинесом усилилось в несколько раз. Парень хмуро посмотрел на меня, потом с трудом приподняв пакеты, на часы. Было видно, что он колеблется, неизвестно почему не решаясь просто согласиться. Машины сзади меня возмущенно загудели. - Вы долго будете раздумывать? Садитесь! – мое терпение тоже было небезгранично. Кроме того, я начинал чувствовать себя неловко из-за унижения, которое мне приходилось сейчас переносить. Интересно, это у них семейное – издеваться надо мной?! - Сколько возьмете? – наконец, решился парень, несколько нервно взглянув в сторону во всю гудящих машин. Девушка радостно запрыгала на месте, и, не дожидаясь моего ответа, открыла заднюю дверцу, забираясь в теплый салон машины. Принося с собой холод и ощущение чего-то неправильно-чужеродного. - Договоримся, – я попытался ободряюще улыбнуться и покосился на стягивающую шапку неприятную пассажирку. Молодой человек молча стал укладывать пакеты рядом со своей спутницей. Когда все свободное пространство сидения было заполнено шуршащим полиэтиленом, парень захлопнул дверцу и сел рядом со мной. Я улыбнулся, забывая о присутствии девушки-пекинеса на заднем сидении. Настроение, не смотря на головную боль, заметно повысилось. Мне захотелось, дико захотелось приблизиться поближе к молодому человеку и вдохнуть исходящий от него слабый запах какого-то дешевого одеколона. Но, сделав над собой усилие, я лишь поинтересовался: - Куда вам? – и мой взгляд пересекся со взглядом… старшего брата звереныша. Да, это был он. Рядом со мной, в опасной близости – опасной для него же. Мой интерес подогревался, требовал выхода и если бы не та, что находилась сзади нас… кто знает, кто знает, чем бы могла закончиться для него эта поездка. Парень сухо назвал адрес, который я, наверное, мог найти в этом городе даже с закрытыми глазами. Это было необязательно знать никому. И мне хотелось растянуть удовольствие нашего… общения. Сославшись на якобы предпраздничные пробки на улицах, я выбрал самый длинный путь до дома звереныша. Хотя было, как минимум, три варианта более коротких дорог. Кроме того, едва увидев этого человека, я отказался от затеи подарка Антону, но подарок себе – это то, от чего отказываться мне решительно не хотелось. - Игорь, а где вино? Мы забыли купить вино! – мои мысли прервались визгливым восклицанием с заднего сидения. Игорь, тяжело вздохнув, полуобернулся назад и открыл какой-то пакет: - Вот, мы ничего не забыли. - Зай, я тебя обожаю! – девушка издала какой-то звук, видимо означающий, что она целует молодого человека. Затем она принялась шуршать пакетами, что-то бормоча себе под нос, а Игорь снова сел прямо и устало потер переносицу, слегка приподнимая очки пальцами. - Я смотрю, поход за подарками удался… - мне очень хотелось услышать его голос еще. Я даже согласился сыграть совершенно не свойственную мне роль болтливого человека. - Да, - Игорь был немногословен и сдержан. Он совсем не походил на своего брата. - Вам повезло, - вздохнул я как можно грустнее, - А я дотянул до последнего и вот езжу с самого утра, но так и не смог придумать, что подарить. Парень поправил свои очки: - Это не так сложно, если вы знаете, что любит или, о чем мечтает человек. - В том-то и дело, что я слабо это представляю, - я не виноват, что кроме своей мамочки этот засранец ни о чем не думает. - Сочувствую, - равнодушно произнес Игорь. - Это все подарки? – я осознавал, что это глупый вопрос, но… мне в голову больше ничего не приходило. Разговор не клеился и я не знал, за какую тему зацепиться, чтобы он совсем не сошел на нет. - Так много? – Игорь усмехнулся, - Нет, конечно. Я лихорадочно пытался сообразить, что мне спросить еще, когда неожиданно молодой человек уточнил: - Это продукты для новогоднего стола и подарки для мамы и… брата. Он слегка запнулся в конце и опустил голову, разглядывая свои руки. Это было просто отлично, это было тем, что надо. - Вы как-то нерадостно это сказали. Парень кивнул: - Да, радоваться особенно нечему. - Игорь! – маленькая ладошка с силой опустилась на плечо парня, - Только не начинай снова, а? Сегодня Новый год! Он вздрогнул и сжал побледневшие от гнева губы. Мне почему-то показалось, что именно это чувство он сейчас испытывал. - Наташ, заткнись! - Грубиян! – его спутница, впрочем, замолчала и даже перестала шуршать многочисленными пакетами: наверное, это показывало глубину ее обиды. У меня не было времени подумать о том, что я готов уже удавить эту девку, потому что Игорь, не иначе как назло своей Наташе, произнес: - Я вообще не знаю, зачем купил все это, - он посмотрел в окно, - Все равно сейчас дарить некому. К незначительной грусти в его голосе примешивалось что-то еще. И мне очень хотелось узнать что именно. - Почему? - Мама сейчас далеко, - Игорь сжал руки, лежащие у него на коленях, в замок. - А брат? – я отвлекся от заснеженной улицы, поворачиваясь к парню. Молодой человек как-то неловко вздрогнул и посмотрел мне прямо в глаза: - Он пропал два месяца назад. - О, - я отвернулся от него, пытаясь не улыбнуться, - Я вам сочувствую... Его еще ищут? Последний вопрос был лишним. Он был ужасным и неуместным, но… что я мог с собой поделать? Эта тема была вкусна. - Да, но я уже не верю в то, что брат когда-нибудь вернется, - ответил молодой человек, - Наверное, его уже нет в живых, иначе мы получили бы какие-нибудь вести. С заднего сидения раздалось громкое фырканье. Лицо Игоря на миг исказилось злой гримасой. Он наклонил голову и прикрыл глаза, пару раз неглубоко вздохнув. Я про себя усмехнулся. - Может не все так плохо? – конечно, конечно все просто замечательно. - Не знаю, - парень покачал головой и задумчиво посмотрел вдаль, - Мама верит, что он вернется. Она даже сейчас готова ради него на все… Произнеся последние слова, он нахмурился. А я подумал, что очень хорошо понимаю, что ему так не нравится: его мать согласилась – с такой легкостью – на операцию, потому что ждет своего младшего сына. Она хочет, чтобы Антон снова переступил порог своего родного дома и увидел ее здоровой. И ей совершенно все равно, что при этом думает ее старший сын. Ей все равно, что он… ревнует. Я прикусил щеку изнутри, сдерживая смех. Одного взгляда на него достаточно, чтобы понять, как его бедного все это достало. Младший брат, любимый сын… все внимание только ему, вся любовь только для него и ничего – ни-че-го – для старшего. А ведь он первенец. Разве он виноват, разве заслужил такое отношение?! Конечно же нет… И то, что младший слинял из дома, а именно так и думает Игорь, только еще больше подливает масла в огонь. Я могу с точностью обрисовать всю обстановку творящуюся у них дома. Бесконечные разговоры и скандалы, крики, что Антон просто зависает где-нибудь с друзьями или какой-нибудь девчонкой, что братец так взрослеет, что он сбежал, потому что его самаритянское настроение закончилось и захотелось просто трахаться! Ведь… ведь труп бы уже нашли, ведь выкуп бы уже потребовали. Арифметика проста. Но мамочка продолжает ждать и любить. Даже с исчезновением сына, она не может переключиться на своего второго ребенка. Второго… всегда второго, но только не по праву рождения. Тварь… ну, тварь же! Я нехорошо улыбнулся. Все-таки какие же они дряни! Как будто весь мир должен подчиняться их прихотям и желаниям! Я посмотрел на притихшего рядом со мной молодого человека, скосил глаза на его спутницу, и снова уставился на вереницу проезжающих мимо машин. Я мог бы помочь ему освободиться, очиститься от этой грязи. Он стал бы прекрасен, избавившись от того, что его так тяготит – от ревности. Он мог бы больше никому не завидовать и не думать, что его обделили вниманием и любовью. Это в моих силах. Я сделал значимым его брата, я мог бы сделать и его… тоже… значимым. Она бы полюбила его. Вцепилась бы в него руками, посвятила бы ему все свои дни и ночи… Потому что беспомощным надо помогать. Они так зависимы от окружающих – они слабы, но разве не любят именно таких? Я сделал бы его любимым. Искалеченным, изуродованным, изломанным, вывернутым наизнанку, но таким чистым… что еще нужно матери, чтобы полюбить свое дитя? Жалость. Чувство превосходства. Власть. Ненавижу ее, но ради… - Вот тут остановите, пожалуйста. Я вздрогнул, очнувшись от своих размышлений: - Но мы же… - я растерянно посмотрел за стекло машины. До дома звереныша оставалось еще несколько кварталов. - Игорь! – девушка, очевидно, передумала дуться и вцепилась в рукав куртки парня, - Мы еще не… - Я хочу выйти тут! – тон Игоря не терпел возражений, - Сколько мы должны? У него испортилось настроение. Мне пришлось притормозить: спорить было бесполезно. Да и ни к чему. Я узнал все, что хотел. Как удачно. - Сотню, - ответил я первое, что пришло в голову. Игорь переспрашивать не стал, просто вытащив из кошелька смятую бумажку и сунув ее мне в руку. Я смотрел, как он забирает из салона свои покупки, и мое сердце неожиданно забилось на порядок быстрее. - С новым годом, - тихо произнес я, сминая в пальцах отданные мне деньги. Молодой человек посмотрел на меня и так же тихо ответил: - И вас. Я почувствовал во рту отвратительный привкус горечи еще до того, как он захлопнул дверцу машины.
sombra de la muerte: … Сожаление о том, что я снова не проконтролировал Илью, пришло слишком поздно: не без его помощи моя квартира превратилась в некоторое подобие клуба - музыка, крики и смех, сигаретный дым, запах спиртного. Совершенно незнакомые люди, ведущие себя так, словно это я был гостем, а не они. В другое время, я бы вышел из себя. Но сейчас меня тошнило. Я посмотрел на свои часы – на них было только десять вечера. Рука противно подрагивала, и мне пришлось сжать пальцы в кулак, чтобы унять эту дрожь. Сил ругаться с Ильей не было. К тому моменту, когда я добрался до своего дома, голова кружилась так, что мне пришлось несколько раз останавливаться, утыкаясь лбом в сложенные на руле руки. Кроме того, после разговора с братом звереныша, мне мучительно сильно хотелось увидеть мальчика, прикоснуться к нему, почувствовать его тело. Что он все еще со мной, и принадлежит мне. Когда его присутствие превратилось в подтверждение простого существования меня? Я по-прежнему принимаю таблетки, по одной каждый день, но уже не чувствую ни их вкуса, ни их действия. Они мне не помогают: мое состояние только обостряется… Даже эта головная боль – даже она подтверждение моей правоты! Это плохо. Потому что внутри меня опять слышалось тихое рычание, которое не оставляло никаких сомнений. Наверное я… я должен признать, что… болен? Как это назвать?! Как признать, что проигрываю в этой игре, которую навязал сам же, еще не зная, что… Я. Болен. Абсолютно. Это осознание делало меня несчастным и заставляло чувствовать себя потерянным. Опять. Моя рука легла на чью-то куртку на вешалке. Я вцепился в нее, боясь упасть. Проходящий мимо мужчина, толкнул меня плечом, и я откинулся спиной на висящую одежду, уставясь в потолок с бликами от мишуры. Когда-то рядом не было никого, кроме матери, но даже она оставляла меня, уходя, оставляя наедине с моим отчаянием – моим одиночеством. А сейчас… так много людей вокруг меня! Моя игра – она не приведет ни к чему хорошему, я это чувствую. Что же делать, если я _сам_ загнал себя в этот угол? Антон, почему… почему?! Я оттолкнулся от вешалки и отодвинул в сторону что-то радостно кричащего мне Илью, размахивающего какой-то блестящей лентой, и прошел на относительно тихую кухню. Внутри меня… Я совсем, совсем не могу защититься от этого. Я устало прикрыл глаза. А чего ты хотел? Получить все и не отдать за это ничего? Тогда ты и, правда, болен. Это не может не радовать – мы скоро пообедаем? Рычание сменилось тихим смехом. Я вздрогнул, мои глаза в ужасе распахнулись. Мне показалось, что все вокруг начинает медленно раскачиваться, словно маятник. Стол, раковина, дверцы подвесных шкафчиков выскальзывали из-под моих пальцев, стоило мне потянуться в их сторону. Как живые существа они разбегались в разные стороны, приглашая… поиграть… поймать… И смех становился все громче, заглушая все остальные звуки. - Заткнись! Заткнись!!! – выкрикнул я, ударив рукой по полке для сушки посуды. Она единственная не пыталась играть со мной в прятки. Жалобно зазвенели чашки и тарелки – это нестройное бренчание было тоже… похоже… на смех. Я нервно улыбнулся, тут же сгинаясь, как от боли. Сколько он уже тут? Почему ты медлишь? Ты хотел не этого... ты же хотел совсем не этого! Мысли путались, голос в моей голове распадался на множество оттенков и тембров. Рука с полки соскользнула вниз, и я оперся о дно раковины. - Заткнись, - попросил я, проводя свободной рукой по лбу, вытирая выступивший пот, - пожалуйста… не мучь меня. Не мучить?! Ты привязался к нему! Ты допустил эту срань только потому, что вовремя не показал ему _кто_ из вас хозяин! Он теперь сыт и доволен, и его мамочка… Я вздрогнул как удара. В моей голове на несколько секунд воцарилась тишина, а потом противно шипящий и срывающийся на свист голос продолжил. …и его мамочка будет жива и даже здорова, в то время как ты – ты! – сдохнешь!!! Мне с трудом удавалось сдерживаться, чтобы не закричать. Я несколько раз ударил по металлическому дну раковины и… почувствовал резкую боль. Жалкий, какой же ты жалкий. Ты пропустил тот момент, когда мальчишка из жертвы превратился… Во что он превратился, Егор? С удивлением смотря на свои пальцы, я видел, как с них стекают горячие капли. Мой взгляд скользнул по раковине с разбившимся в ней стаканом. На его острых краях тускло блестели разводы моей крови. Они приковывали к себе мое внимание: я не мог оторваться и не смотреть на них. Ты зависишь от него, ты натыкаешься на его родственников, делаешь то, что тебе отвратительно. Да ты же только ноги ему не облизываешь! Что, соскучился по этому? Я прикусил губу, пытаясь сосредоточиться на стакане в раковине: мое прошлое никого не касалось. Я не соскучился! Как по этому можно соскучиться?! Но голоса не отпускали меня, теперь заполняя собой все пространство вокруг, не давая вздохнуть, хотя бы сориентироваться, чтобы понять: что мне делать? Он везде и ты сам допустил это. Куда бы ты не пошел – он будет везде. Знаешь, есть неплохой выход из всего этого. Я замотал головой: не хочу это слушать, не хочу! Моя рука сама потянулась к стакану. Я провел пальцами по острым граням, еще больше разрезая их. Только бы не слышать ничего, отвлечься… Надо просто отвлечься… Кровь заструилась в раковину, растекаясь по стенкам стакана красными ручейками. Хотя… тебе уже ничего не поможет. Ты окончательно спятил, ты окончательно умер. - Нет! Да, да… да… да!!! - Нет… о, Боже, нет… - я задыхался, у меня не получалось даже… просто… вздохнуть… Надо мной смеялись, говорили то, что мне было известно уже давно и от чего мне так хотелось убежать. Твой Бог мертв. Ты сам его убил. Кого же ты зовешь на помощь – ты один! - Я не один… я… не… Бедный, бедный маленький котенок… он истек кровью, и его засунули в картонную коробку. Егор, ты совсем не видишь аналогий? - Это не я! – меня охватила паника: «Господи, это не я!» Мне пришлось вцепиться изо всех сил в то, что осталось от стакана, возвращая себя в реальность. Ты болен. Он лишил тебя последней надежды на выздоровление. Ты же убьешь его, правда? Или принцессе предпочтительнее сдохнуть, слушая собственный голос в своей башке? А может… спеть тебе песенку? Я не мог больше этого выносить. Из моего горла вырвался крик, и стекло в руке покорно разрезало мою ладонь до кости. Музыка из комнаты за стеной смешалась с каким-то незатейливым мотивом у меня внутри. - Не надо! – я прижал окровавленный кулак ко лбу: мой голос дрожал, но я… контролировал… себя… - Замолчи… В этот момент на кухню забежал Илья. Странно… он не пошел за мной… сразу… - Егор, что ты тут?.. – начал было он, но осекся. Я медленно повернулся к нему, опираясь израненной рукой на край раковины. - Егор… - Илья, выронил из своих рук блестящий «дождик», подался вперед и вдруг зачастил, - Егор! Егор!!! Мне казалось, что я нормально стою на ногах, но когда рыжий подскочил ко мне, я понял, что чуть не упал на пол. Мои пальцы оставили на кухонном шкафу длинные кровавые полосы. Тебе даже не надо напрягаться: достаточно попросить… Илья поддерживал меня под спину одной рукой, второй пытаясь поймать мою ладонь, чтобы посмотреть, откуда столько крови. Я оттолкнул его кисть, бездумно проведя израненной рукой по волосам. Бедный, бедный маленький котенок... Я всхлипнул и на секунду зажмурился. Когда я открыл глаза, Илья с тревогой смотрел на меня: - Что случилось? Почему у тебя порезаны руки? Мне хотелось ответить, что это не его дело, но я с удивлением понял, что не могу произнести ни слова. Тишина в голове, пришедшая на смену голосам, оглушала, давила на барабанные перепонки. Кто-то забежал на кухню – я не смог рассмотреть его, сквозь постепенно темнеющий вокруг меня воздух – и Илья что-то сердито выкрикнул. Смысл слов ускользал от меня: я не понимал, ни что сказал Илья, ни что ему ответили. Стало страшно: мир вокруг снова закачался, поплыл куда-то в сторону, утаскивая и меня вслед за собой. Предметы дрожали и отдалялись с пугающей быстротой, словно… бы я… падал. Я инстинктивно схватился за Илью, смотря на него расширившимися глазами, пытаясь сказать хоть что-нибудь. Неужели я умираю?! Это последнее, что я успел подумать перед тем, как потерял сознание. …Я очнулся от жуткой головной боли. В квартире было удивительно тихо. Электронные часы показывали без четверти восемь вечера. Я некоторое время бездумно смотрел на них, пока до меня не дошло: без четверти восемь?! Я же вернулся в десять вечера… Значит, я был без сознания почти сутки?! Я дернулся, попытавшись подняться, и перед глазами тут же заплясали звездочки. На мою грудь легла теплая ладонь. Повернувшись, я увидел в полумраке лицо Ильи. - Привет. - Привет, - ответил я, почти не узнавая свой голос: он был хриплым и сорванным. - Ты меня испугал, - произнес тихо Илья, поглаживая меня по волосам, - Ты был в отключке сутки. Что произошло? В горле запершило, и я попытался сглотнуть, но вместо этого лишь закашлялся. - Сейчас, - прошептал рыжий, выскальзывая из кровати, чтобы через минуту вернуться со стаканом воды. Когда я сделал несколько глотков, Илья аккуратно взял у меня стакан и поставил его на прикроватную тумбочку. - Отдохни, - он еще раз коснулся моих волос. Я хотел было возразить, что отдыхать мне не от чего, но закрыв глаза, понял, что просто не в силах поднять веки. Илья продолжал поглаживать меня по голове, лицу, плечам. Это было приятно, но в то же время я чувствовал, словно огромный ватный ком давит на все мое тело. Его забота не приносила облегчения. Наоборот, мне казалось, что он словно паук плетет вокруг меня свою паутину. Хотя я был ему благодарен… не за все, конечно, однако… Я редко ошибался на счет своего любовника. Вот и сейчас, стоило мне слегка пошевелиться, как руки Ильи осторожно прижали меня к кровати. Не отпуская… - Ш-ш-ш… Не двигайся, все хорошо, все хорошо. Его голос… с каждым слогом… звучал все глуше… и дальше, словно… удаляясь. Даже головная боль… отходила на… задний план, заставляя… задуматься… Что было в воде? Мне нужно быть осторожнее… если я… не хочу… когда… нибудь… …Когда я проснулся во второй раз, комната была ярко освещена солнцем. Илья стоял около окна и внимательно смотрел на меня. Понятия не имею, услышал ли он, что я просыпаюсь или стоял и смотрел на меня вот так, некоторое время. Только взгляд его мне не нравился: он был опасным, изучающим. От этого мне стало не по себе. Я поднялся и стал одеваться в домашнюю одежду, стараясь прикрыться поскорее, чтобы не чувствовать себя еще более неловко. Голова все еще слабо ныла, но было уже вполне терпимо и… кажется, все прошло. Рыжий молчал, не двигаясь. Это молчание нельзя было назвать уютным. - Как прошла вечеринка? – мне, чуть ли не впервые, захотелось заставить его говорить. Илья скрестил руки на груди: - А как ты думаешь? – его голос ничего не выражал. Абсолютно ничего. - Никак, потому и спрашиваю, - осторожно ответил я, застегивая пуговицы на своей рубашке, стараясь не смотреть на рыжего. - Полагаешь, что я мог веселиться, когда тебе плохо и ты истекаешь кровью? Истекаю кровью? Видимо, мой взгляд был растерянным, потому что Илья пояснил: - Ладонь. Я взглянул на свою руку: она была неумело, но аккуратно перебинтована. И я вспомнил кухню, разбитый стакан в раковине… - Спасибо, - негромко произнес я, поспешно отводя взгляд от бинтов. - Пожалуйста. Из-за этой несвойственной ему немногословности, Илья не был похож сам на себя. Но упорно продолжал смотреть на меня, заставляя нервничать. - Пойду, проведаю Антона, - сказал я, стремясь побыстрее уйти отсюда. Илья опустил руки и сделал шаг в мою сторону: - Постой… Но я уже вышел в коридор и направился в комнату звереныша. Едва зайдя в нее, я сразу понял, что мальчика тут нет. Мне пришлось заглянуть на кухню, в ванну, туалет. Антона нигде не было. У меня внутри все похолодело. Где ты? Я остановился в растерянности посередине коридора. Мой взгляд метался от одной стены к другой. Я не понимаю: Антон сбежал? Мой взгляд упал на входную дверь. Нет. Не-ет… Этого не может быть, он не мог. Сколько бы я не отрицал саму возможность подобного, было ясно одно: мальчика нет в квартире. Я это чувствовал, как иные чувствуют работающий телевизор в соседней комнате, даже если звук выключен. Слегка касаясь рукой стен, мне пришлось вернуться в свою комнату. Головная боль снова начинала сжимать мои виски. У меня совсем нет времени, чтобы придти в себя… Почему? Зачем?! Илья все так же стоял около окна. Он словно ждал меня. Внезапно до меня дошел весь ужас ситуации. Внутри стало пусто и холодно. Даже если мне снова станет плохо и этот… во мне… снова подаст свой голос, я не готов расстаться с моим зверенышем! Я не могу! - Где он? – я не сумел произнести это достаточно громко и внятно, но Илья услышал меня. - Не знаю, - он прикрыл глаза и наклонил голову. - Знаешь! Где он? – меня охватывала паника. - Разве без него не лучше? – рыжий был так отвратительно спокоен! - Илья, - мне захотелось придушить его, - где Антон? Я же сдерживаюсь! Я же стараюсь!!! - Ты подсел на него: ведешь себя странно, дергаешься, тебе плохо, - он не слышит моих вопросов? - Ты дошел до того, что стал калечить себя. Илья коснулся моих перебинтованных пальцев. Я отдернул свою руку, ударив рыжего по кисти, отбрасывая ее в сторону. Я не мог сейчас ни о чем думать. Я мог только повторять… - Где он? Илья, где он?! – и в моих вопросах сквозило почти отчаяние. - Видишь? – спокойно продолжал Илья, - Ты становишься неадекватным. - Илья! – закричал я, зарываясь рукой в свои волосы, - Где. Он??? Где. Он ??? Где-е-е??? Я почувствовал, как виске начала пульсировать жилка, и прижал ее пальцами, тщетно пытаясь успокоиться. Рыжий подошел ко мне вплотную и крепко обнял, прижимая к себе, гладя мои волосы. - Успокойся, успокойся, - он был таким нежным и внимательным… прямо как мать… Эта мысль заставила меня на какое-то время беспомощно замереть. Отпусти! Отпусти-отпусти!!! - Без него нам будет лучше. - Не решай за меня! – я пытался оттолкнуть Илью от себя, чувствуя, что по моим щекам текут слезы, - Почему ты не отвечаешь мне?! Что ты с ним сделал??? - Ш-ш-ш… тише, мой хороший, - его спокойствие... его гребаное спокойствие! - Отстань от меня! – сквозь мои слова прорвались рыдания, но я с трудом продолжил, почти упрашивая, - Скажи, где он? Почему он не дома? Я хочу его видеть… Илья! Рыжий еще крепче прижал меня к себе: - Без него будет лучше. Он не понимает... После всего, что я пережил, он отнимает у меня ЕГО! Он убивает меня… Неужели же он не понимает этого?! Я задергался в руках Ильи, с трудом освобождаясь от его объятий. - Где он?! – слезы все еще текли по моим щекам, каждый всхлип отдавался болью, но… Если Илья не ответит мне, если он встанет у меня на пути, если он… Я убью его. Видимо, последняя мысль отразилась у меня на лице, потому что Илья вздохнул, и, отвернувшись от меня, произнес: - Я отдал его. - Что? – я, отступив на несколько шагов назад, неловко сел на кровать, - Кому? - Позавчера тут были мои знакомые... Я попросил твоего протеже убраться, когда кое-кого вырубило на кухне. Даже показал ему, что он творит своим присутствием. Но мальчишка отказался. Я хотел вытащить его вон, но он уперся. Я слушал, не смея перебить Илью, сжимая виски руками, пытаясь хоть как-то уменьшить головную боль. Не смея поверить в то, что слышал. - Что мне оставалось? – рыжий снова повернулся ко мне. Его взгляд был отвратителен. Высокомерный ублюдок! Он смел на меня смотреть после того, что только что сказал… Мне было больно. Илья продолжил: - И тогда я попросил своих знакомых забрать его. В счет извинения за испорченный вечер… Я громко всхлипнул и прикрыл глаза пытаясь сообразить, что мне теперь делать. Но потом до меня дошло: - Ты сказал позавчера... Антон что, у них уже два дня? Меня затошнило. Илья пожал плечами: - Если они от него еще не избавились. - В… в каком смысле? Мне все казалось дурным сном. Илья не способен был так поступить со мной. Но почему же он именно так и поступил?! Рыжий рассмеялся: - Да нет, не в том смысле, что ты подумал. Они могли его просто… Ну, скажем, отправить домой. Наверное, я побледнел. - Тебе плохо? Егор, что - опять? Принести таблетки? – зачастил Илья. Я встал с кровати, делая над собой усилие, странным образом загоняя свою боль куда-то вглубь своей головы: - Адрес. - Я не знаю, где он живет, - мой любовник все еще не понял... - Адрес твоих знакомых! - Я не… - Быстро! – я схватил Илью за ворот рубашки и так потянул на себя, что ткань затрещала. - Осторожнее! – возмутился рыжий. Но мне было плевать: Антон уже два дня не_здесь. И возможно… Я даже не хотел додумывать свою мысль. - Говори. - Ладно, только отпусти меня, - Илья вздохнул, - Если тебе станет легче, то скорее всего они… Он назвал мне адрес. Я отпустил его воротник и стал переодеваться, чтобы… чтобы забрать то, что принадлежало мне. То, без чего я не мог существовать. - Егор, не надо! – почти взмолился Илья, - Не едь за ним! Разве плохо нам вдвоем? Я буду делать все, что ты захочешь, только не возвращай его обратно! Я молча продолжал одеваться. Антон_не_дома – это буквально выворачивало мое сознание, заставляло содрогаться от ужаса. Я не мог потерять его!!! - Егор! – Илья попытался меня остановить, схватив за рукав, когда я подошел к двери из комнаты. Я выдернул свою руку, взял ключи от машины и вышел в прихожую. - Егор, тебе надо успокоиться. Ну, что с ним может случиться?! Он уже наверняка дома! – рыжий кричал, окончательно растеряв свою немногословность и значительность. «Ты же знаешь, - хотелось мне сказать ему, - что _это_ бесполезно. И, кроме того, я – совершенно спокоен. Здесь нервничаешь только ты." Я ненавидящим взглядом посмотрел на Илью: - Если с ним что-нибудь случилось, или он вернулся домой, тебе лучше убраться отсюда до моего возвращения, - процедил я, обуваясь и сдергивая пальто с вешалки. - Из-за этой скотины ты готов похерить все, что связывает нас?! – рыжий сделал несколько неуверенных шагов в мою сторону. Мне захотелось рассмеяться: да, как он смеет так думать?! - Нас ничего не связывает кроме постели! Илья побледнел. Несколько секунд он ошарашено смотрел мне в глаза, открывая и закрывая рот, не в силах произнести что-либо. Но он знал положение вещей. Почему это так удивило его _сейчас_?! - Это неправда, - наконец произнес он севшим голосом, - Я заботился о тебе! Я!!! Я, а не он! - Тебя об этом никто не просил, - тихо ответил я, открывая входную дверь. Рыжий уловил в моем голосе угрозу. Он стоял посередине коридора, глядя на меня. Его грудь часто вздымалась, словно он только что пробежал стометровку. Мне совсем не было его жаль. Да пусть хоть сдохнет! - Ты не можешь… - Илья с какой-то отчаянной злостью взъерошил свои волосы. - Ты ошибаешься, - произнес я и с грохотом захлопнул дверь.
sombra de la muerte: …Адрес, указанный Ильей, я нашел с большим трудом, порядком поплутав по темным улицам. Это было в самом отвратительном, загаженном и неспокойном районе города. Создавалось такое впечатление, что местные жители развлекались тем, что разбивали на досуге лампы во всех окрестных фонарях. Темнота не способствовала быстрым поискам, что неимоверно раздражало. Дом, где должны были жить или развлекаться знакомые Ильи, выглядел ужасно, лишь усугубляя впечатление от этого места. …Мне открыли практически сразу. Я без церемоний и лишних слов отодвинул в сторону стоящего на пороге парня, и прошел внутрь. Спертый воздух, вперемешку с сигаретным дымом и еще какими-то запахами, о происхождении которых я предпочитал даже не задумываться, буквально наполнили меня отвращением. Но я не имел права сейчас отвлекаться на такие… мелочи. Еще из прихожей я увидел на полу вещи Антона: его домашний тапочек и рубашку с оторванным рукавом. Мое сердце заныло: острое чувство одиночества, незавершенности, неправильности… Видеть вещи мальчика в этом притоне – в этом было что-то извращенное. Я наклонился над рубашкой, беря ее в руки. Ткань коснулась моих пальцев, и на какое-то мгновение мне показалось, что она все еще хранит тепло тела звереныша. Медленно развернувшись к парню, который меня впустил, я повторил вопрос, который задавал столько раз Илье: - Где он? – мне не надо было пояснять: меня не могли не понять. Парень моргнул и что-то нечленораздельно промычал в ответ – он был очень сильно пьян. А может быть и не только пьян… Я подошел к нему и тряхнул за плечи, заставляя сфокусироваться на себе: - Где мальчик? – все свои чувства я должен отставить в сторону: найти – вот то, на чем необходимо сосредоточиться сейчас. Парень не удержался на ногах и сел прямо на пол, показывая рукой куда-то вглубь квартиры. Что ж… по крайне мере, Антон еще здесь. Это немного успокаивало. Только немного… В длинном коридоре квартиры мне встретилось еще несколько человек: неопрятные, отвратительно пахнущие, они курили, флегматично провожая меня взглядами. Опустившиеся, не достойные даже того, чтобы на них обращали внимание. Неужели эти люди были в моем доме? Неужели они ходили по моей комнате, сидели на моей кровати или стульях… Ублюдок! Только за одно это Илью следует выгнать! И вымыть всю мою квартиру с хлоркой! В одной из комнат слышалась музыка. Заглянув туда, я увидел голую девицу, танцующую на столе под одобрительные крики мужчин. Ее полные ляжки некрасиво тряслись в такт мелодии. Это было настолько ужасно, что я поспешил отвернуться и поскорее выйти. Антона здесь не было – это главное. Если бы был, мне, наверное, пришлось бы вырезать ему глаза. Есть вещи, которые просто невозможно простить – эта толстозадая девушка была как раз такой_вещью. Однако во мне все больше росла тревога за мальчика. В этом вонючем притоне с ним могло произойти все, что угодно. И я его не находил, теряя драгоценное время. Не было его и в следующей комнате: только неадекватные существа, которых и за людей уже с трудом можно было принять. Возможно это были последствия празднования, не знаю, но выглядело ужасно. Полностью деградировавшие личности, чем дальше, тем хуже. Осталась только одна комната, кухня и… Где же он? Тут послышался громкий смех и плеск воды из ванной комнаты. Я бы не обратил на это внимание, если бы не слабый полустон-полувскрик, донесшийся сквозь жеребячье ржание. Я не мог его не узнать – это было просто невозможно. Как и то, что мои нервы напряглись до предела. Пожалуйста… Мне было сложно понять, о чем и кого я просил, но… Пожалуйста, пожалуйста… Я подошел к двери ванной и замер, протянув руку к дверной ручке. Мне было страшно. Перед глазами плавали белые пятна, и уши закладывало. Я понимал, что не могу открыть эту дверь, и одновременно осознавал, что это необходимо сделать. Просто смешно – все эти страхи!.. Мне нечего бояться. Мне нечего бояться. Мне нечего… Я на секунду зажмурился, стараясь не вслушиваться в то, что происходит внутри ванной комнаты. Когда я открыл глаза, то мой взгляд, скользнув по обшарпанной стене, упал на пол: прямо под моими ногами в луже воды, натекшей из-под двери, расплывались пятна крови. Я резко поднял голову и… открыл дверь. То, что я увидел, заставило меня замереть. Не в силах сдвинуться с места, мне оставалось только тупо смотреть на происходящее, чувствуя, что мои легкие сжимаются от недостатка воздуха. Двое парней смеясь и отпуская пошлые шутки, топили в ванне моего звереныша. Вода переливалась, выплескивалась через край, еще больше заливая пол. Размывая темную кровь, кажущуюся нереально яркой на белом кафеле. Мальчик дергался под их руками, хватаясь за бортики ванны, пытаясь освободиться. Худые ноги мелькали в воздухе. Они были в царапинах, синяках, отметинах от пальцев. Я сглотнул слюну, ставшую вязкой, отдающую привкусом крови. Мне не хотелось думать, почему мальчик в таком виде и что ему довелось пережить здесь за эти два дня. Не хотелось, но… это_было_невозможно. Я неловко облокотился об дверь, и она ударилась о стену. На меня обратили внимание. Парень, который пытался поймать дергавшиеся ноги звереныша, повернулся в мою сторону. - Чего надо? – я посмотрел на него, пытаясь сосредоточиться на том, что он говорит. Получалось с трудом. Все вокруг словно кружилось и летело. Потолок, стены, грязный пол… отвратительная музыка из комнат только усиливала впечатление этого кружения. В висках снова застучала кровь и головная боль потихоньку начала возвращаться. Но я не для того приехал сюда, чтобы… чтобы в очередной раз… вляпаться в это дерьмо! Где-то рассмеялись, и я не понял: это было извне или… внутри меня. - Если ты за ним, то тебе придется подождать: сейчас наша очередь! – в голосе парня, смотрящего на меня с настороженностью и какой-то пьяной ненавистью, слышалась угроза. Мое, не трогай – он хотел произнести это? Я тупо моргнул: - А? - Мы следующие, тебе говорят! – выкрикнул второй парень. Тот, что держал голову звереныша под водой, по которой расползались розовые полосы крови, смешанные со слюной и соплями. Это было… неэстетично. Я проклинал себя за то, что не могу сдвинуться с места и сделать хоть что-то. Было нечто, что меня завораживало и мешало действовать. Слишком много аналогий, слишком много крови… в наших жизнях, Антон. Мне искренне жаль, что тебе приходится это понимать только сейчас… Я тоже ничего не мог противопоставить _ей_. Мальчик, сопротивляющийся топящим его рукам, стал затихать. Ноги с плеском сползли в ванну с кафельной стены, оставив на ней несколько кровоподтеков. Он разбил пятки, пытаясь освободиться. Пальчики с распухшими фалангами, разжались, отпуская бортики ванной. - Эй! Он же сейчас сдохнет! Ты куда смотришь?! От громкого голоса первого парня, я вздрогнул, а тот буквально выдернул Антона из-под воды. Мальчик был похож на тряпичную куклу. И я подумал, что он… умер. И кружение вдруг остановилось, позволяя сфокусироваться на лице Антона – бледном и измученном. Он же не мог и правда… не мог? Конечно, он не мог: через несколько секунд, достаточно сильных пощечин, которые отвесил Антону топивший его парень, мальчик зашелся в кашле и всхлипах. Он силился что-то сказать, снова цепляясь за бортики ванны, за руки издевающихся над ним, но вместо слов из его рта выходила только вода. Ничего не получалось: он дрожал, размазывал свободной рукой по лицу кровь и... и все же он хватался за своих мучителей, заглядывая им в глаза… не замечая меня. Мокрые волосы облепили лицо Антона, скрывая от меня его глаза. Я бы так никогда не поступил… - Очухался, - мальчика снова попытались опустить под воду, но он с неожиданной силой дернулся в сторону, почти вырвавшись из крепко сжимающих его рук, издав при этом звук, похожий на вой. - Черт, да держи ты его! – затем говоривший обратился к зверенышу, - Заткнись, скотина! Ты же как свинья! Немного воды тебе не повредит! - Н… не… н-не на-ад-до-о… - простонал Антон слабым сорванным голосом. - Что ты сказал? – парень грубо провел рукой с разведенными пальцами по лицу мальчика, отведя мокрые волосы в сторону, обнажая бледную до синевы кожу. Звереныш выглядел ужасно: помимо синяков и царапин, покрывающих его грудь и плечи, я увидел и иные отметины. Заплывший левый глаз, под правым черные, кажущиеся почти чернильными пятнами, тени, порванный уголок рта, вспухшие губы. Совершенно затравленный – дикий – взгляд. Ярость взвилась во мне: мне захотелось убивать. Разнести тут все к чертям собачьим. Переломать руки, разрезать эти бесполезные тела, наказать их за то, что они посмели просто_прикоснуться к тому, что принадлежало мне, что являлось частью меня… посмели испортить. Но я не мог даже пошевелиться. Только когда мальчишку снова стали заталкивать под воду, и он… завизжал, я смог придти в себя. Разшвыряв этих ублюдков в стороны, съездив одному по лицу, а второму наподдав ногой, я подхватил извивающегося всем телом Антона под мышки и одним движением вытащил из ванны. Вода была ледяная. Он страшно закричал, пытаясь оттолкнуть меня, но я с силой прижал его к себе, удерживая. Звереныш не понимал. Нагнувшись к покрасневшему уху мальчика – с прокушенной насквозь мочкой – я зашептал: - Антон, Антон! Это я – Егор. Успокойся. Антон… - было поздно, но я мог еще попытаться что-то исправить или… спасти. Мальчик, словно не слыша, не узнавая меня, продолжал отчаянно отбиваться. Он уже не кричал. Только плакал. Обреченно, захлебываясь всхлипами… рызрывая мне сердце, порождая в моей груди нечто, похожее на выматывающую душу нежность. И мне казалось, что я чувствую его боль и безысходность. Быть может потому, что сейчас мальчик, как никогда, был близок к тому, чтобы стать мной. Это было действительно больно – превращение выматывало. Я понимал. И… не испытывал отвращения: нас обоих использовали. - Антон! - сжимая пальцами его плечи, шепотом прокричал я, - Тоша! Это имя вырвалось у меня помимо воли. Мы оба вздрогнули. Под моими ногами разверзлась пустота… Я не мог придумать ничего лучшего как положить – собственноручно – начало конца. Вздыхая сквозь стиснутые зубы, я принял эту цену. Мальчик замер, потом поднял голову и взглянул на меня покрасневшим от слез глазом. Второй глаз вблизи выглядел еще ужаснее. Даже ресниц не было видно. - Егор, - прошептал дрожащими губами Антон, и его пальчики сжались на моих руках с неожиданной силой, - Егор! Егор!!! Слезы и вода с волос текли по его щекам. С него всего… текло. - Не оставляй меня, - словно достигнув своего предела, голос мальчика сел. Он говорил что-то еще, но я не мог разобрать ни слова. Я поднял руку, осторожно коснувшись головы звереныша. В этом жесте было больше нежности, чем мне бы того хотелось. Проведя по волосам, я почувствовал под своими пальцами большую шишку. Они били его по голове. Я зажмурился, сжимая в объятиях мокрое дрожащее тело. Горячее дыхание мальчика обжигало мою шею. Мир – целый мир – перестал иметь для меня значение. Пустота звала меня… мои голоса звали меня… ее голос звал… Антон молчал. Он прижимался ко мне и молчал. Это молчание было тем, что я хотел: оно не причиняло боли и не издевалось надо мной, оно дарило мне покой. И мне казалось… мне казалось… - Не бойся, все закончилось. Сейчас мы поедем домой. Тоша… Я приник к мокрым волосам мальчика губами. Я еле сдерживался, чтобы не расплакаться вместе с Антоном, не завыть в голос от того, что творилось внутри у нас обоих. Но я не мог: только не здесь, не перед ним… не перед ними… Меня кто-то грубо толкнул в плечо, заставляя открыть глаза. Оказывается, все это время, парни, издевающиеся над Антоном, что-то мне говорили. Я не помнил ни слова – не понимал, не хотел знать. - …лезут! Я дольше всех ждал! Отъебись от него, с-с-сука! Мне пришлось разжать руки, подталкивая мальчика себе за спину. Это было непросто, потому что звереныш вцепился в меня мертвой хваткой. При попытке оторвать его руки от моей одежды, Антон еще крепче сжимал свои пальцы. Вдобавок, он чуть не упал, и мне пришлось придерживать его одной рукой. Она неловко скользнула по обнаженному боку мальчика, и я выдохнул сквозь сжатые зубы: это было слишком. - Еще раз дотронешься до меня, и я тебя убью, - хрипло произнес я, изподлобья смотря на обратившегося ко мне человека. Я бы убил. Не раздумывая. Если бы стоящий передо мной произнес хотя бы одно слово… я бы убил. Выражение моего лица, видимо, испугало парня, потому что он попятился назад, наступая на ноги своему другу, слепо шаря рукой, ища точку опоры. Мне было известно, каким я могу быть в таком состоянии: мои жертвы почти никогда не выдерживали моего взгляда. Я не стал ждать, что мне ответят, и повернулся к тихо всхлипывающему мальчику. - Пойдем, Тоша, - мне понравилось называть его так. Судя по всему, именно такое обращение его успокаивало. Возможно, домашнее имя или еще что-то в таком духе – сейчас не хотелось над этим задумываться. Я просто говорил то, что хотел. Антон доверчиво ткнулся лбом мне в плечо. Я скользнул взглядом по его нагой фигурке и сжал зубы от злости. Я старался не замечать этого. Не думать, что это… что это означало. Хотя, естественно, я все понял. Не давать себе задумываться теперь, не поддаваться соблазну, не опускаться до уровня тех, кто это сделал… было нелегко. Я снял с себя пальто и накинул на плечи мальчика. Антон сразу стянул его полы вместе, заворачиваясь и как-то сразу сжимаясь. Эмоции разрывали меня на части, сосредотачиваясь где-то в районе сердца. Кожа на шее горела ожогом в месте, которое Антон отметил своим дыханием. Мне было плохо, мне было хорошо… Я приобнял звереныша за плечи и повел по коридору. Мальчик шел медленно, сильно прихрамывая, шлепая босыми ногами по загаженному полу. Можно было взять Антона на руки, но что-то мне подсказывало, что этого не стоило делать. И я не делал. Проходя мимо комнаты, в которую не успел заглянуть, я вздрогнул. Из нее доносился голос Антона. Но… этого же не могло быть! Я ошарашено взглянул на мальчика. Звереныш остановился, ссутулившись и вжав голову в плечи. Его взгляд стал еще более затравленным, и был направлен прямо перед собой. Все тело мальчика сотрясала крупная дрожь. Я отстранился от Антона, и шагнул в сторону комнаты. Звереныш тяжело прислонился к обшарпанной стене с остатками выцветших обоев. Мысли стали обрывочны. Я думал, что хуже быть не может. Я ошибался. В комнате было накурено. У дальней стены стоял видеомагнитофон. На его экране… Я оттянул ворот свитера, не в силах вздохнуть. …неумело отснятые кадры, на которых мелькало изображение перепуганного мальчика. Его руки, пытающиеся кого-то оттолкнуть, соскальзывающие с чужих плечей. Задранные вверх ноги, запрокинутая голова, тонкая шея. Но страшнее всего был тонкий скулящий крик, от которого мне захотелось заткнуть уши и отвернуться от экрана. Но я не мог: я упрямо смотрел, как насилуют моего мальчика. Все это время я не_смел, не_позволял себе дотронуться до него так, хотел сохранить, чтобы потом… он сам… Даже если временами казалось, что невидимая грань, за которой уже не будет ничего, что можно было бы исправить, останется позади, я все равно сдерживал себя… Но они надругались не только над его телом. Они растоптали, уничтожили все, чего я так страстно желал. Все, что я оставлял себе. Его дыхание, его движения, биение его сердца – его первый раз… Я тяжело и часто задышал. Не думать не получилось. Они выбрали свою участь, подписав свой при… В этот момент из коридора донесся такой же тонкий и высокий крик, как и в самом начале отснятых кадров, все еще мелькающих на экране. Развернувшись, я увидел звереныша, опустившегося на пол около стены. Теперь его не просто сотрясала дрожь: было такое впечатление, что у Антона припадок – так дергалось его тело. Его горе поражало, отбрасывая мой гнев и желание убивать. Это действительно решило все. Похотливо скалящиеся рожи даже не представляли, что мальчик только что сохранил им жизнь. Я решительно прошел вглубь комнаты. Достал из видеомагнитофона кассету и под возмущенные крики присутствующих стал выдергивать из нее пленку, а затем и вовсе с грохотом бросил на пол, припечатав ногой. Нам тут больше нечего делать. Подойдя к Антону, скорчившемуся на полу, и – уже не задаваясь вопросом: правильно или нет я поступаю? - подхватил его на руки и покинул эту квартиру. Нам не стали мешать. Я сомневаюсь, что это скопище недолюдей осознавало в полной мере все, что делало все эти дни со зверенышем. Переступив порог этого притона, мне стало все равно… и это совсем не значило, что я забуду или прощу действительного_виновника случившегося. …Всю дорогу мальчик молчал. Он даже перестал всхлипывать и дрожать: просто лежал на заднем сидении, укрытый моим пальто, и смотрел прямо перед собой. Не мигая. И это было хуже всего. Исходя из собственного опыта, я предпочел бы истерику. Но Антон затих настолько, что несколько раз мне хотелось остановить машину и проверить: как он? Я переживу все, но… если они сломали его – что будет тогда? Бесполезное мясо, именуемое человеком? Откуда мне знать, насколько мальчишка силен, сможет ли и он тоже это пережить? Я сжал руль автомобиля. Ему придется пережить. Он не может оставить меня вот так - теперь. Еще раз обернувшись на мальчика, я прибавил скорость. Мы приедем домой и… и все наладится. Мне очень хотелось в это верить. …Едва я вставил ключ в замочную скважину, как дверь моей квартиры открылась. На пороге стоял Илья. Бледный и пропахший сигаретами. Только это ничего не меняло – не могло изменить его вины. Чудовищной вины. Знал ли он, что только что открыл дверь зверю? Я мог сделать с ним все что угодно: все, от чего отказался в том ужасном месте, из которого мы сейчас приехали. Мне не удасться вечно подавлять себя. Однако есть то, что важнее – несоизмеримее важнее – убийства друга и любовника. Мне оставалось только игнорировать. Я снова взял на руки звереныша, стоявшего около стены, все еще кутающегося в мое пальто. Собственно, это единственное, что было одето на мальчика: его одежду я не стал собирать в том притоне. Стараясь не смотреть на Илью, я молча перенес Антона через порог квартиры. Как иные вносят невест… Ирония этого действия сейчас была слишком горька. Мелькнула мысль, что надо бы вымыть мальчика, но учитывая то, какие сейчас у звереныша ассоциации с ванной, я решил этого пока не делать. Что значит тело по сравнению с душой? Мой взгляд скользнул по бледному лицу звереныша. В голове, слово за словом всплывали когда-то прочитанные мною строки, добивая меня своей неотвратимостью и точностью. ...ты лежишь передо мною мертвой бабочкой ночною, Неоправданной виною — я молчу, немея. Илья тихо закрыл за мной входную дверь. - Егор, - неуверенно произнес он мне в спину. Пусть полны глаза слезами, где упрек безмолвный замер — Я молчу, и мне терзает душу жало змея. - Егор… Я остановился и прошептал, изо всех сил прижимая к себе мальчика, словно его кто-то мог у меня отобрать, утыкаясь лицом во все еще влажные волосы: - Не подходи. Отвернись, уйди, исчезни, дай опять привыкнуть к бездне, Где здоровье — вид болезни, лук стрелы прямее... Так и не обернувшись, я прошел в комнату мальчика. Блуд невинностью зовется, бойня — честью полководца... Пусть на части сердце рвется — я молчу. Я медлю. * По моим губам зазмеилась улыбка и ее никак нельзя было назвать нормальной или вменяемой. Касыда последней любви… как символично… Я себя отвлекал. Закрыв за собой дверь, я отрезал все, что могло нам помешать, сосредотачиваясь лишь на одном. Во всяком случае, пытаясь. Если я сейчас начну разбираться с Ильей, то могу не сдержаться. Из-за него! Из-за него все_это_произошло! Теперь Антон никогда не станет прежним. Мне остается только надеяться, что он не потерял себя и не сломался. Иначе… он будет годен только на то, чтобы его убить. Это шло в разрез со строками, которые я все еще старался повторять про себя словно молитву. Не желая верить в то, что происходило со мной. Это превратится в открытую рану, и я не смогу – не смогу! – зажать ее края и не дать истечь себе кровью. Я осторожно положил Антона на кровать. Включил лампу на прикроватной тумбочке и заглянул мальчику в лицо. Единственными яркими пятнами, расцвечивающими его кожу, были огромный багровый синяк, закрывающий левый глаз, и темные тени под другим глазом. Мальчик не был без сознания и не спал: он с отсутствующим видом смотрел прямо перед собой. Однако это не помешало ему вцепиться в полы моего пальто, стоило только попробовать снять его. - Я расстелю постель и укрою тебя одеялом, - я еще раз попытался потянуть за пальто. - Нет! – как-то отчаянно и беспомощно произнес Антон. - Тоша, - это был нечестный прием. Ничего другого мне не оставалось. Здоровый глаз мальчика наполнился слезами. - Хорошо, хорошо, - я быстро погладил Антона по плечу, - лежи так. Звереныш сжался, пытаясь втянуть ноги под пальто. Но оно было слишком коротким и у него это не получилось. Я поднялся с кровати. Я не знал, что мне следует делать, не знал, что нужно говорить ему. Но я отлично помнил свое состояние, когда нечто подобное случалось со мной: мне хотелось забиться в угол, закрыться руками, хотелось остаться одному, чтобы никто не видел моего позора... Хотя это слишком громко сказано: никто и не видел, кроме _нее_. Однако этого хватало и, конечно, мне не позволяли ничего сделать. Быть может, если я оставлю сейчас Антона одного, ему станет легче? Он выплачется, соберется и… будет жить дальше. Но мальчик схватил меня за брючину, стоило мне сделать попытку отойти от кровати. - Не оставляй меня! – слезы все-таки потекли по его щекам, - Не уходи… не… у… у-х-оди… Не смотря на слова – на эту просьбу - рука звереныша на моих брюках расжалась, бессильно соскользнув вниз по ткани. - Не уходи… Антон заплакал, уткнувшись лбом в матрас. Я подумал, что это должно быть хорошо, но… его плач мне не нравился. Желаемые эмоции не принесли облегчения ни мне, ни мальчику. Он не просто плакал: он вздрагивал, словно его били судороги, сжимал руки в кулаки, тянул себя за волосы так, что в пальцах оставались русые пряди. Словно наказывая себя за что-то, в чем упрекал себя, чего не мог простить. Это стало ясно, едва Антон заговорил. Лучше бы молчал. - Я виноват, да? Это моя вина? Ты рассердишься, ты убьешь маму… но я не хотел!.. Егор, я не хотел, - он зарыдал в голос, смотря на меня снизу вверх, - Это было так больно… так… отвратительно… Мальчик громко всхлипнул несколько раз подряд. Потом икнул и, прижав руку с опухшими пальцами ко рту, рассмеялся. Сквозь текущие слезы, громко, отчаянно… пугающе. Я был не уверен, что смогу сейчас это вынести. Увидев, что я отступил от него на несколько шагов назад, звереныш расхохотался еще громче: - Я… теперь… тебя не устраиваю? Да? Он говорил как Илья. Это пугало еще больше. Вдруг его смех оборвался, и он жалобно посмотрел на меня: - Как же мне теперь?.. Он не договорил и закрыл руками лицо. Воспользовавшись тем, что Антон не смотрит, я вышел из комнаты. Мне надо было успокоить его, пока все не зашло слишком далеко. Это можно было сделать только одним способом… Я взял из шкафчика на кухне свои таблетки и наполнил стакан водой. Развернувшись, я увидел Илью. И молча прошел мимо него. - Тебе плохо? Я никак не отреагировал, идя к комнате мальчика. - Так и будешь меня игнорировать? – выкрикнул мне вслед Илья. Да. Я так же молча закрыл за собой дверь. Антон уже не плакал: к нему снова вернулась апатия. Он сидел на краешке кровати, опустив голову. Я взял одну из таблеток, бросил в стакан с водой и подождал пока она полностью раствориться. - Антон, - позвал я мальчика, и когда он не откликнулся, произнес немного громче, - Антон! Он вяло посмотрел на меня. Я протянул ему стакан с лекарством: - Выпей. Мальчик смотрел на это подношение не шелохнувшись. Тогда я присел рядом с ним, положил одну руку ему на затылок, а вторую – со стаканом – поднес к его губам. Пришлось проявить немного настойчивости перед тем, как звереныш сделал первый глоток. В конце концов, он выпил все до дна. Его взгляд так и не стал осмысленней. Ресницы несколько раз поднялись и опустились. - Горько, - прошептал Антон перед тем, как его глаза закрылись и он обмяк в моих руках. Лекарство подействовало почти мгновенно. Переживания последних дней, возможно, голод, сейчас оказались моими помощниками. Я осторожно уложил Антона на постель и медленно, с содроганием, развел полы пальто. Бледное измученное тело звереныша приковало к себе мой взгляд на несколько бесконечных минут. Синяки, ссадины, отметины от чужих рук… неестественно яркая, смазанная полоса на внутренней стороне бедер. Мне очень хотелось закрыть глаза – боль Антона я чувствовал, как свою. Все, что я испытывал, чего боялся – сейчас было передо мной. Наверное, каким-то ужасным, извращенным образом – всего за несколько суток – мальчик сумел-таки стать мной. Сумел… Я хотел медленнее… Сможет ли он прожить с тем же, с чем жил все эти годы я? Я прикрыл полы пальто, случайно коснувшись тела Антона пальцами: его кожа была ледяной. Как будто он умер. Как будто ему было одиноко, и этот холод одиночества вымораживал его. Я не мог этого позволить, но как мне согреть его? Лучше всего было бы лечь рядом с мальчиком, прижаться к этому израненному телу, подарить огонь, снедающий меня – теперь я знал это. И невозможно было игнорировать новые ощущения: войну с самим собой я заведомо проиграю. Как бы не старался победить. Господи… мой круг замкнулся, сошел на ноль. Я осторожно вытащил из-под звереныша одеяло и накрыл его сверху. Постояв еще немного около кровати мальчика, я вышел из его комнаты. Наконец, я мог разуться и пойти в ванну. Безумно хотелось полностью вымыться, отскрести с себя всю грязь, которая покрывала меня, но я позволил себе только умыться. И только сейчас я вновь почувствовал вернувшуюся с новой силой боль в висках. Оперевшись о раковину, я опустил голову. - Егор, - голос Ильи только добавил неприятных ощущений. Я снова вспомнил, кто был во всем виноват. Как он мог?! Как он мог отдать звереныша неизвестно кому! Неужели он не знал, не догадывался, чем это может закончиться? А может все как раз наоборот и он на это надеялся? Ведь надеялся! Конечно же! Никому не нравятся использованные вещи… грязные, не нужные… сломанные… Я поднял голову и посмотрел на свое отражение. Это Илья виноват в том, что я теперь не знаю, что мне делать. - Егор, что-то произошло… - рыжий сделал небольшую паузу, - там? Боже, сколько же в его голосе фальши! Я оттолкнулся от раковины и прошел мимо него в комнату. Если я не знал, как поступить с мальчиком, то Илью я предупреждал уже давно. У него еще хватило наглости остаться и дождаться меня! Или он надеялся на иной исход событий? - Послушай! Егор, послушай, - Илья тронул меня за плечо, но я дернулся, избегая контакта. Я не хотел разговаривать с ним. Я открыл двери шкафа, тумбочки, достал большую спортивную сумку Ильи. - Его напоили? Избили? – рыжий ходил за мной по комнате как привязанный. Я стал вытаскивать из шкафа вещи Ильи и укладывать их в сумку. - Ты можешь меня послушать?! – Илья забежал передо мной и встал, расставив руки. Они дрожали. Мне не составило никакого труда отодвинуть его в сторону – он не сопротивлялся. Его вещей оказалось неожиданно много. Я даже и не подозревал, что Илья так обжился тут. Сумка была набита подзавязку, и я вытащил ее на лестничную клетку, подумав, что остальное смогу вынести и так. Возвращаясь в комнату, наши с Ильей взгляды столкнулись. Он сразу этим воспользовался. - Егор, не принимай поспешных решений! Ведь оно не стоит того. Ну, подумаешь… От него что, убудет? Ты же все равно с ним… Он все знал!!! Как можно было это говорить так открыто мне в лицо?! Крепясь из последних сил, я взял оставшиеся вещи, подошел к открытой входной двери и вышвырнул их на лестничную клетку. Они живописно, яркими пятнами, легли вокруг сумки. - Черт! Ты можешь поаккуратнее?! Не будь такой сволочью: дай мне хотя бы все объяснить! Это было последней каплей моего терпения. - Не дам! Не дам я тебе ничего объяснять! – сам того не желая, заорал я. Илья приободрился тем, что я ему ответил и попробовал сменить свой тон на более мягкий: - Мы ведь можем спокойно поговорить и все уладить, - он улыбнулся мне. - Что уладить, Илья? – это с самого начала было ошибкой… моей… моей! - То, что его, - я показал рукой на комнату мальчика, - изнасиловали?! Ты видел, как он выглядит?! Что ты можешь уладить? - Блин… Зачем ты устраиваешь трагедию? – рыжий или не осознавал своей вины, или просто прикидывался, - Что с ним станется? Он что, не трахался до этого? - Не трахался! – я захлопнул входную дверь, так как наш ор начинал привлекать внимание соседей, - Над ним издевались, его избили! Эти ублюдки засняли все это! - Дашь посмотреть? – неуместно попытался пошутить Илья. Я залепил ему пощечину: - Заткнись! Я видеть тебя не могу! Убирайся! - Но не я же его насиловал! – воскликнул рыжий держась за пылающую красным щеку. - Пошел вон!!! – у меня больше не осталось никаких сил. Господи… - Успокойся, тебе не идет перекошенное лицо. Я поднес руку к своему лицу, сжал переносицу пальцами и несколько раз глубоко вздохнул. Голова теперь болела так, что я боялся, что меня сейчас хватит удар. - Уйди, просто уйди. - Егор, - Илья подошел ко мне, положил ладони мне на шею, большими пальцами поглаживая кожу, - Давай все спокойно обсудим. Он наклонился ко мне, пытаясь поцеловать, но я с силой оттолкнул его: - Ты что, не понял, что я тебе сказал? - самообладание окончательно покинуло меня. Я схватил за руку Илью и подтащил его к двери. Он изо всех сил упирался. После недолгой борьбы, мне все же удалось вытолкнуть его на лестничную клетку, и захлопнуть дверь. С той стороны по двери ударили ногой: - Ты пожалеешь! – выразительная пауза и, - Я ненавижу тебя!!! Я сполз на пол, прислонившись спиной к стене, и обхватил раскалывающуюся от боли голову руками. Я остался один на один со всем случившимся. Один… Больно, больно… мама… как же мне больно! Я стиснул руки в кулаки, прижимая их к вискам. На мои брюки упало несколько капель, и я с удивлением понял, что плачу. Боль разрывала меня на части, выворачивала тошнотой… Они ведь не его изнасиловали… они изнасиловали меня! Я обхватил себя руками и уткнулся лбом в колени. Это никогда не закончится. - Прости, - прошептал я, - Пожалуйста, прости меня… *В. Батхен. «Путь меча». Венок касыд.
Исфирь: как же грустно все это... и интересно, что дальше.
чужая : мощно!!!!бедный Антон!
Катик: Что делается, кошмар. Всех жаль. Даже Илью, вот до чего доводит ревность, до падения человечности. Жаль, ведь вроде неплохой парень был и свой кусочек счастья бы ухватил, но сейчас уже дорога к нему закрыта. Не простит Егор ему Антона, не простит. sombra de la muerte, спасибо вам за продолжение!
sombra de la muerte: Я не думал, что все так обернется и будет по-настоящему тяжело. У меня все было по-другому, но… кто давал мне выбор и надежду на спасение? Только сейчас я понимаю, что сам хотел выжить, что-то доказать. Не смотря на всю растерянность и беспомощность, мне удалось скопить достаточно ненависти, чтобы преодолеть издевательства и их последствия. Но у звереныша не было столько времени, сколько получил я. Ненависть – это то, что копится годами, что вбивается в мысли, тело, во всего тебя – в каждую клетку. Нельзя научиться ненавидеть всего за несколько дней. Это будет не то… это будет жаждой мести или обидой, но не ненавистью, не тем жгучим чувством, которое способно уничтожить каждого, кто встанет на твоем пути. Поэтому мальчику не на кого было сейчас направить свою боль. Антон замкнулся и запер ее в себе, не понимая, что тем самым – рано или поздно – он уничтожит свое «я», постоянно возвращаясь к тому, что произошло в новогоднюю ночь. Замечательный подарок, Илья. Ничего лучшего ты и не мог сделать. Кто бы мог подумать, что я не оценю твои старания? Мне достался беспомощный подросток, совершенно не похожий на самого себя, на то, что я когда-то так сильно возжелал в свою коллекцию. Не способный позаботиться о себе даже в мелочах – парализованный, напуганный… чужой. Роль сиделки удавалась мне с трудом или не удавалась совсем. Я не знаю… Антон почти не вставал из кровати: мне приходилось заставлять его двигаться. И если раньше меня устраивали безвольные куклы, то теперь это пугало. Я не знал, чем лечат подобное. Мой опыт был бесполезен. Первые дни состояние звереныша вызывало у меня опасение. Видимо, удары по голове и шок не прошли бесследно. Мальчика тошнило, голова кружилась так, что он чуть не падал, если я не поддерживал его. Было невыносимо смотреть во все еще бледное лицо с темными тенями под глазами, затравленным взглядом, обращенным куда-то внутрь себя. В ванну звереныш категорически отказывался заходить. Вплоть до истерических припадков. Все, чем заканчивались подобные попытки с моей стороны – искупать мальчишку в ванне – это синяки на руках и следы укусов. Он поистине стал зверенышем – диким и неуступчивым, которым сейчас руководил только один инстинкт: самосохранение. Хотя, на мой взгляд, это больше было похоже на совершенно иное. Мне приходилось приносить в комнату таз с водой и мыть Антона. Почти так же, как когда-то в моем загородном доме. Только сейчас Антон даже не пытался прикрыться. Он стоял, бесстыдно раскрывшись передо мной, словно его ничего уже не волновало – без стеснения и хотя бы подобия на смущение. Иногда мне становилось интересно, насколько много он сейчас может мне позволить? Вернее, что он может вот так же с отсутствующим видом не заметить. А его тело… оно просило меня о чем-то большем, оно мне пело – я чувствовал это, проводя ладонями по его бокам, бедрам, опускаясь к бледным ступням. Никогда еще меня так не связывала судьба – или что там? – с другим человеком. Казалось, что еще немного и я перестану различать где проходит граница между нами. Все стирается, все истончается… наверное, так теряют зрение… или разум. Можно было спрашивать мальчика о чем-то, говорить с ним, но это давало ровно такой же результат, если бы я обращался к стене или прикроватной тумбочке. Антон молчал и я знал, что это плохо и надо что-то сделать, чтобы он еще больше не замыкался в себе, но я не знал, что именно. Я начинал уставать от всего этого. Раньше со мной был Илья… как не противно это признавать, но рыжий не только вредил своим присутствием: он снимал напряжение. Рядом всегда был кто-то, кто снимал _мое_ напряжение. Все эти случайные связи и люди, смерти, секс – меня всегда что-то отвлекало от существующей реальности. Как жаль, что осознание некоторых вещей приходит слишком поздно: возможно я бы и не прогнал Илью. Возможно… И это совсем не означает, что я смог простить его за звереныша. Просто все бы изменилось. Я пытался быть терпеливым и внимательным, но это стало выходить у меня все хуже и хуже. Очень хорошо ощущалась почти вибрация внутри моего тела. Сдерживать ее… словно пытаться остановить движущийся поезд - бессмысленно. Изо дня в день мне приходилось подавлять себя. Иногда, не сдержавшись, я начинал орать на мальчишку или трясти его за плечи, пытаясь заставить хоть как-то отреагировать. Он отказывался ото всего, все равно молчал… молчал! Когда пришли вести из Германии о его матери, то я почти обрадовался: ради этого он жил со мной, это могло быть то, что заставит его зашевелиться – хотя бы прислушаться, черт возьми! Но… все опять пошло не так. Рядом с ним по-иному не получалось: как будто все вещи преображались, все слова выворачивались наизнанку, меняя свою смысловую нагрузку… Как будто я начинал задыхаться, и мне следовало оттолкнуть Антона, но вместо этого… мои руки… сами… еще ближе притягивали его, лишая последнего шанса на спасение. - Антон, - я присел перед мальчиком, лежащим на кровати ко мне спиной, - Мне сегодня звонили из Германии. Звереныш даже не пошевелился. Я сдержанно вздохнул: - Операция твоей мамы прошла успешно. Я пересилил себя и назвал _ее_ «мамой». Это было нелегко. Это всегда было нелегко... Никакой реакции. Мне бы хватило простого пожатия плечами, вздоха… стона… Да, чего угодно! Мне нужно было так мало… Я принижал свои потребности ради него и – что я получал? - Она была сегодня переведена в отделение интенсивной терапии. Ее состояние стабильно, - отреагируй. Ни-че-го. Ничего… ничего. - Ты слышишь меня?! – наконец, не выдержал я, - Сколько можно! Когда мальчик проигнорировал и это, я окончательно вышел из себя. Поднявшись, я развернул его к себе и с силой встряхнул за плечи: - Прекрати! Прекрати молчать, мать твою!!! Я же стараюсь, неужели так сложно хоть как-то на меня реагировать?! Я бросил его на кровать. Мальчик безвольно распластался на ней, смотря куда-то в сторону. Сейчас для него не существовало меня. Это было не то, с чем бы я смог смириться. Всем своим существом он вынуждал меня говорить то, что я говорить не хотел. - Я понимаю тебя… больше, чем мне бы этого хотелось! Это гадко, это больно! Это… это неправильно! Но надо жить дальше, Антон! Слышишь? Жить дальше!!! – это бесполезно: избитые, затасканные фразы еще никого не спасали, не уводили от края пропасти – они лишь вскрывали неуверенность и бессилие. Как нарыв: еще немного и потечет гной… Мне пришлось снова наклониться над мальчиком и ударить его по щеке. Да, я старался сделать ему больно, но… я ударил не по той стороне, где был все еще затекший глаз. Даже сейчас мои рефлексы щадили мальчишку, в то время как я сам предпочел бы наказать его по полной: он был виноват. Не в том, что произошло – в том, что происходило сейчас! Мне тоже больно. Так больно, что возвращаясь в свою комнату, я выл в подушку, избивая матрас сжатыми в кулаки руками. И мороз пробирал меня до мозга костей, заставляя ежиться, надевать на себя по два свитера и забираться с головой под одеяло… прячась от собственных страхов и… чувств. Я пытался помочь… но кто бы помог мне?! Я всегда был один… на самом деле… был один на один со всем этим дерьмом! И меня выводило из себя то, что я – смог. Я смог! А этот… а Антон – не может! Голова мальчика от удара дернулась в сторону. И я не выдержал. В конце концов, я тоже человек и больше не могу все это выносить. Я не могу быть больше лояльным и понимающим. Это ни черта не дает! Милосердие – когда оно кому-то помогало, не втаптывая в грязь, не заставляя почувствовать себя еще более слабым и беспомощным?! Я вытащил звереныша из кровати и буквально поволок по полу в ванну. Это единственное, что пришло мне в голову… Защитная реакция, оправдание себя – усталость. Когда я переступив порог ванной комнаты, впихнул мальчика под душ – как он и был в одежде – Антон проявил признаки жизни, попытавшись выбраться оттуда. Шоковая терапия – замечательное средство, помогающее снова начать выкарабкиваться из ямы, в которую свалился. Пусть ломая ногти, разбивая тело в кровь, калечась… но это такой же путь к спасению, как и ненависть. Я зло толкнул мальчика обратно и включил холодную воду, выкрутив кран до упора. Глаза Антона расширились, и он стал вырываться. По-настоящему. Однако мальчишка потерял свое право быть услышанным. По крайней мере, сейчас. - Ты этого хотел? Этого?!! Я пытался, Антон, я же пытался!!! – орал я, удерживая его под холодной водой, впиваясь пальцами в его костлявые плечи, намокая вместе с ним. Все правильно: мы же теперь одно целое. Только я забыл, что наказывая его… буду наказывать и себя. Точно так же… точно тем же… разделить все, в грусти и радости, пока смерть_не_разлучит_нас… Звереныш пытался меня оттолкнуть: бил кулаками по груди, животу, голове – до чего мог дотянуться. Его руки пытались ухватиться за намокший свитер, но соскальзывали, неловко подворачиваясь, делая его похожим на сумасшедшего кузнечика. На человека на костре инквизиции... И я неожиданно понял: мальчик сопротивляется не мне - им. Тогда, чтобы заставить его выйти из сомнамбулического состояния, я должен… уподобиться. Конечно… все так просто. Я посмотрел в лицо звереныша, перекошенное, мокрое, такое отчаянное, словно все мои попытки сводились лишь к тому, чтобы еще больше напугать его. И он не оставил мне даже малого выбора. Антон, дергаясь, поскользнулся, и я позволил ему упасть на дно ванны. Отпуская. Пока мальчик барахтался, пытаясь подняться, переворачивая полочки с шампунями и мылом, я принял окончательное решение. Я выпрямился, стягивая через голову намокший свитер, отбрасывая его в сторону, шагая в ванну, расстегивая ширинку. Холодной воды я почти не чувствовал. Она стекала по моему телу, дразня, являя за своими каплями испуганные карие глаза с расширившимися зрачками. Я ни для кого не делал ничего подобного. Сказать по правде, даже не хотел бы и начинать – это означало только капитуляцию. Но мне нужен этот мальчик. Мне_он_нужен. И я уже сам запутался зачем и почему. Антон стал перебирать ногами, отталкиваясь пятками от дна ванны, пытаясь отползти от меня подальше. Это у него не получилось: его спина уже уперлась в бортик ванны. Я потянул брюки вниз. Они упали на щиколотки, и я, переступив с ноги на ногу, отбросил и их. Антон, загнанный в угол, с ужасом смотрел на меня. За все это время он не произнес ни слова, сопротивляясь абсолютно молча. Меня это никак не устраивало. Почему бы тебе не начать выказывать мне хоть каплю уважения? Его взгляд медленно перемещался вниз, пока мальчик не замер, уставившись на мои плавки. Сделав шаг к Антону, я на секунду замер и опустился на колени так, что зверенныш оказался зажатым между моих ног. Мое тело практически нависало над мальчиком, бросая на него тень. И в который раз, мне подумалось, как это символично: он ведь и должен был жить в моей тени… всегда… Но вместо этого все его глупое существо стремилось к яркому свету и свободе. Антон, Антон, разве ты не знал, как бывает губителен такой свет? Зачем ты позволил ему сжечь себя? Почему ты не подумал обо мне, прежде чем искать освобождения… от меня… Я смотрел на часто вздымающуюся под мокрой пижамой грудь мальчика, остро очерченные ключицы, на покрытую мурашками кожу между задравшимся краем рубашки и штанов. Звереныш молчал… только руки сжались в кулаки до белых костяшек. Его кожа стала такой прозрачной. Переведя взгляд на лицо Антона, я встретился с его потемневшими глазами - огромными, влажными, испуганными. Он не понимал, для чего все это. Не понимал, что заставил и меня выбраться на этот слепящий обжигающий свет… Капли воды стекали с волос мальчика, повисали на ресницах. Он их даже не смаргивал, боясь не_смотреть на меня. Это было так давно: звереныш смотрел не в силах оторваться от моего лица, не зная чего ожидать. Мои губы дрогнули, и, кажется, я улыбнулся, наклоняясь к мальчику еще ближе. Он вздрогнул, резко поднимая руку, пытаясь стянуть края мокрой пижамы у себя на груди. Я осторожно, с усилием, отвел его руку и прижался губами к открывшейся пульсирующей жилке. Мальчик забился подо мной, отчаянно сопротивляясь, упираясь руками мне в грудь. Как же так? Его колени впивались в мои бока, Антон выгибался мне навстречу, лишь усиливая наш контакт. Прижимаясь, бросаясь в мои объятья, его тело лучше знало все, что не осознавал сам мальчишка – это принадлежало мне. Молчаливое сопротивление обрело голос и превратилось сначала в тихие беспомощные стоны, а затем Антон… закричал. Громко, так что зазвенели чудом оставшиеся на своих местах стеклянные флакончики… Он вцепился в мои волосы, больно оттягивая их назад. Возможно мне только показалось, но это был жест не протеста, а скорее просьба защитить… или нет: пока еще только намек на просьбу. Я целовал холодную мокрую кожу, не разрешая зверенышу отстраниться, сбить меня с толку, не разбирая, куда попадают поцелуи: в шею, плечи, ключицы… Иступленно гладя, сжимая, оставляя поверх чужих отметин свои, чувствуя пальцы в волосах, не позволяющие мне окончательно превратиться в зверя, удерживающие нас на самом краю пропасти. Мучительное чувство, заставляющее испытывать горечь сожаления и собственной ущербности. Уподобляясь тем, кто сделал с Антоном все это, я насиловал себя. Точно так же, как и они насиловали его. И я не знал, насколько далеко это может зайти: ведь если он отпустит меня, то… мы упадем вместе. Каждый новый поцелуй наполнял мой рот привкусом крови и хлорки, перечеркивал наше с мальчиком счастливое будущее, в существовании которого я был уже не уверен… рушил, рушил все, до чего так хотелось дотянуться… Крики звереныша постепенно перешли в рыдания, и я почувствовал, как судорожно сведенные пальцы разжались. - Не надо… Я не хочу, оставьте... Ну, пожалуйста!.. – шепот, слова… я так долго их ждал. Мне стало легче. Я слегка отстранился, посмотрел в лицо Антону, на крепко зажмуренные глаза, посиневшие губы и порывисто прижал дрожащего мальчика к себе, замирая, осторожно, одними пальцами, поглаживая его по волосам. Он остановил меня – это было очень важно. Я испытывал благодарность, нечто большее… Мои часы стали так медленно идти. Так бывает. Если я признаюсь самому себе, то мне удасться… преодолеть… все… - Тоша, - тихо шептал я, испытывая странное наслаждение от слез звереныша, - Тошенька. Он не отвечал, но надрывные рыдания сменились частыми всхлипами. Мокрый висок звереныша прижался к моей щеке, и мальчик простонал, разворачивая свое лицо в мою сторону, утыкаясь в меня носом. Это было слишком похоже на поцелуй… это было слишком… На нас все еще текла вода. Теперь я ощущал сполна ее холод. Намокшие волосы падали мне на глаза, тело затекло, но я не шевелился, чтобы принять более удобную позу или выключить воду. Я боялся отпустить мальчика, разорвать наше соприкосновение. И мы словно тонули вместе, цепляясь друг за друга. Наконец, Антон затих. Он несколько раз тяжело вздохнул и отстранился от моего лица. Я все еще сидел неподвижно, когда почувствовал, как на мои плечи осторожно легли ледяные ладошки, слегка подрагивая, поглаживая кожу подушечками пальцев. Конечно, эта ласка мне только казалась… Антон не мог. - Егор, - хрипло произнес мальчик куда-то мне в шею. Я медленно отодвинулся от звереныша, глядя прямо перед собой ничего не видящими глазами. Я сейчас соберусь и вспомню… о своих обязанностях и правах. Сейчас… Рывком, я заставил себя подняться на ноги. От этого неосторожного движения у меня закружилась голова, и я покачнулся, опираясь рукой на мокрый кафель. - Егор, - повторил Антон, не сводя с меня глаз. Ему стало лучше. Почему же стало хуже мне? Пустота… навалилась на меня: невероятное чувство потери, которое невозможно было объяснить. Я наклонился за мокрыми брюками, коснувшись бортика ванны, помедлив перед тем, как выбраться из нее. С трудом натянул влажную ткань на себя, подобрал свитер, сминая в руках мокрую пряжу. Одежда прилипла к моему телу: вода ручьями текла с нее на кафельный пол. Было странно… и как-то все равно. Словно звереныш поделился со мной, отдал – отдарил – свое прежнее состояние. Мой взгляд упал на зеркало, висевшее над раковиной. На меня глянул уставший человек, с трехдневной щетиной и кругами под глазами. Я моргнул и отвернулся. Это был не я… Это не мог быть _я_. Выйдя в коридор, пришлось прислониться спиной к обоям, и меня совершенно не заботило, что они могут испортиться намокнув. Я стоял, словно в прострации, смотря на стену, где Антон когда-то оставил кровавый след от своей ладошки. Так не может продолжаться. Эта мысль обожгла меня такой болью, что я опустился по стене на пол, зарываясь руками в волосы. Все вдруг стало представать передо мной в совершенно ином свете. Никогда раньше я не задумывался ни о чем: просто жил и действовал. Но сейчас… Я не думал, что это будет так жестоко. И больно. Не за себя – свое я пережил – за мальчика. И если он – это я, то… так не может продолжаться. В конце концов, я должен буду отпустить… себя. Все ведь сводится именно к этому, да? Обстоятельства превыше всего. Предусмотреть все никак не получилось. Моих волос что-то коснулось. Я поднял потяжелевшую голову и увидел звереныша. Он стоял передо мной - такой же мокрый, как и я сам - с протянутой рукой, словно желая коснуться меня. Его глаза изменились… их выражение… Оно не стало прежним, но и забитым, безразличным, испуганным быть перестало. - Егор? – Антон снова произнес мое имя. - Да, - я признавал, все, что бы он не сказал мне сейчас – я признавал. Это было усталостью – как еще объяснить подобное поведение с моей стороны? Неимоверной усталостью, которая с каждым днем сказывалась все больше, нависая надо мной домокловым мечом, заставляя искать выход, пути решения проблемы, от которой я не хотел избавляться. Но если все оставить как есть… мы же знаем, что произойдет? Мальчик потер лоб ладошкой, убирая прилипшие волосы, нервно – все еще нервно – зачесывая их пальцами набок. Он не знал теперь как себя вести. Все, что было _до_, осталось где-то далеко позади… - Спасибо, - я скорее угадал по губам, нежели услышал то, что он мне прошептал. В его глазах все еще стояли слезы. Антон старался смотреть в сторону, но его взгляд постоянно возвращался к моему лицу. Мальчик даже прикусил краешек нижней губы и вздохнул. Я обхватил свои колени руками, пытаясь хоть как-то согреться, но понимая, что здесь, на полу, это невозможно: - Не за что. Все было бы хорошо и спокойно… только я устал… Мне надо принять решение. Знаю, какое именно и оттягиваю этот момент. Как же мне не хочется расставаться с Антоном... Я с нежностью смотрел на переминающегося с ноги на ногу мальчика, его неловко опущенные руки, почти новую пижаму, лужу под ступнями… Я люблю его. Так обыденно. Так нормально… Вот и все: я признал это. Признал и мир… не перевернулся. Как у Антона получилось подобраться ко мне так близко? Я ведь не хотел этого чувства: я его презирал. Но возможно ли переделать кого-то, заставить слиться с собой и не испытать то, что чувствовал я сейчас. Даже Пигмалион влюбился в свою Галатею. И если мне начинают приходить подобные мысли, то я окончательно свихнулся. - Подойди, - в этом не было ничего от приказа. Если все рухнет, то разве я не заслужил, чтобы ты остался со мной? Хотя бы ненадолго. Пока я еще в своем уме… почти в своем… пока соображаю, что делаю и отдаю отчет в своих поступках. Разве же я этого не заслужил? Мне так хотелось очистить мальчика, стереть с него все чужое и неправильное. Я не знаю, сколько еще у нас есть времени. У меня не получалось решиться на это раньше, но сейчас… сейчас это необходимо. Мне? Тебе? Я не знаю, но это и не важно. Антон подошел ко мне так, что его ноги коснулись моих коленей. Мы внимательно смотрели друг на друга: я снизу вверх, он – сверху вниз. Что мне еще сказать в свое оправдание? Я могу только просить тебя, просить, чего не делал никогда раньше… Мне так кажется, что не делал… не помню… Прости меня. Перед тем, как меня совсем не станет, прости меня. - Наклонись, - слова, они никогда ничего не значили и смысл в них был совершенно иной... поймешь ли? Я хотел бы на это надеяться, Антон. А сейчас мне почти достаточно просто смотреть в твое лицо – вот так – когда ты возвышаешься надо мной. Это ты – главный, это у тебя все козыри, это тебя я_люблю, это ты разрываешь мое сердце на части… все, что от него осталось. Звереныш молчаливо слушался меня, не иначе испытывая ту самую благодарность, за которую он и сказал свое «спасибо» мне несколько минут назад. Целую вечность назад. Какое странное выражение… если поставить не там ударение в первом слове… Я протянул руку и погладил мальчика по голове, медленно перебирая пряди, пропуская их сквозь свои пальцы. Губы сами – снова – растянулись в подобие улыбки. В тихом блаженстве, мне так бы хотелось не говорить ничего… Я немного приподнялся, опираясь на свободную руку, второй мягко давя на затылок Антона, заставляя его наклониться еще ниже. Когда мальчик это сделал, я… поцеловал его. Мои приступы изменяются – обретают совершенно новые формы, границы. Я понимаю это. И невидимые стены вокруг меня, внутри меня – падают, обнажая все то, от чего я так тщательно старался отгородиться. Все от чего отворачивался. Тош, когда же это закончится? Звереныш замер. Я и не ожидал от него особенной страсти - это было просто невозможно, но Антон не отстранился. И не стал сопротивляться… Я с нежностью целовал его губы, внимательно всматриваясь в глаза. Столько чувств владеют тобой сейчас, но я ведь не принуждаю. Знаешь? Возможно, он хотел возразить, возможно, просто позволял. Но, так или иначе, Антон приоткрыл рот, впуская мой язык. Мне хотелось, чтобы ты все забыл. Все, что было до этого момента. Все и всех. Чтобы осталось только _это_. Между нами. И не было тех, других. Чтобы ты запомнил только этот поцелуй. И меня. Вот таким – уставшим, осунувшимся, не бритым… преданным. Потому что я действительно предан тебе. Как же мне это доказать? Я отстранился от губ мальчика на расстояние… лишь на расстояние моего учащенного дыхания. Глаза пытались охватить каждую черточку его лица: покрасневшие щеки, капельки воды около левой брови, порванный, полузаживший уголок рта, приоткрытые губы… Ты как нож в моем сердце, кусок обжигающей стали… Бесполезно вымаливать у тебя прощение. Я чувствую, как жизнь ускользает от меня. Я больше не смогу подняться. От последней мысли я застонал и снова прикоснулся к губам Антона, обхватывая его голову руками, притягивая к себе… наконец, закрывая глаза. Это все, что мне осталось, все, что мне осталось… это все, что осталось… все, что… В дверь позвонили, и мальчик дернулся, резко отстраняясь от меня. Испуганно прижимая пальцы к своим губам. Я открыл глаза и посмотрел на него. Почему ты не убежишь в свою комнату или не вытрешь губы, Антон? Почему то, что я признаю, становится для меня приговором?! Звереныш не шевелился. Я, как всегда, не мог его понять. Но если он уйдет… я не смогу вернуть его. В дверь позвонили еще раз. И еще. Пока, наконец, звонки не слились в одну непрерывную требовательную трель. Мальчик все еще не сводил с меня взгляда. Я люблю тебя… господи, почему я люблю тебя?! Я медленно поднялся с пола, и Антон отступил от меня на шаг назад. Этот жест заставил меня протянуть к нему руку, в попытке удержать. В очередной унизительной просьбе остаться со мной. Кончики пальцев коснулись уродливого синяка на лице мальчика. И Антон неуверенно дотронулся до моей кисти, кладя на нее свою ладошку. Это было почти больно. - Я люблю тебя, - слова не желали меня слушаться, не желали обретать силу и голос, оставаясь лишь невыразительным движением губ. Антон не услышал. Конечно же, он не услышал меня... Звонок в дверь раздражал. Заставлял отвлечься от мальчика, прийти в себя, вспомнить, что… все зря. Моя рука выскользнула из-под ладони Антона, и я отвернулся от него, делая шаг в сторону двери. Когда я открыл ее, передо мной стоял Илья. - Я уже стал думать, что тебя нет дома, - произнес он, делая попытку войти. Спокойный и наглый. Я заступил ему дорогу. Если бы взглядом можно было убивать, то мне пришлось бы стать убийцей прямо сейчас. - Мне нельзя войти? – рыжий вопросительно изогнул бровь. Я посмотрел на него как на слабоумного: - Ты идиот? - Нет, - искренне ответил Илья. - Я велел тебе убираться, а ты… - нормальных слов, как всегда при общении с рыжим, не хватало. - Я и убрался. Но вот подумал: вдруг ты изменил свое решение? – Илья сделал витиеватый жест рукой. Который мог означать все, что угодно. - Не изменил, - если я не буду вдаваться в словесные препирательства, он уйдет? Рыжий посмотрел куда-то мне за спину и краешек его рта нервно дернулся. Медленно, очень медленно Илья перевел свой взгляд на меня, видимо, только сейчас заметив состояние моей одежды. - Понятно, - протянул он, на несколько секунд смешно складывая губы трубочкой и качая головой,- Если он рядом, ты никогда не изменишь своего решения. Я промолчал. Илья оперся плечом о стену: - Ты очень обидел и расстроил меня, мой хороший, - он и не собирался заканчивать разговор. - Мне все равно, - я попытался закрыть дверь, но Илья поставил свою ногу так, что сделать это стало невозможно. - Нет, я думаю, что тебе не все равно, - черт, откуда такая самоуверенность? - Почему? - Потому что это касается его, - Илья кивнул подбородком мне за плечо. Выражение его лица мне не понравилось, и я полуобернулся назад, не сводя с Ильи глаз: - Антон, иди в свою комнату. - Я не хочу. Почему-то я не удивился ответу мальчика. При других обстоятельствах, я бы даже порадовался, но не сейчас, когда ощущения от поцелуя были все еще очень сильны… не сейчас, когда звереныш стал хоть немного шевелиться. - Я не спрашиваю тебя, чего ты хочешь, а чего – нет. Илья своими словами заставлял меня портить то, что произошло между мной и мальчиком. Собственно, он всегда только того и добивался: я был не настолько слеп, чтобы не замечать его попытки столкнуть нас лбами. - Я не пойду, - упрямо проговорил мальчик. Мне пришлось отвлечься от Ильи и повернуться к Антону. Звереныш стоял, сжав руки в кулаки, смотря куда-то в сторону. Воспользовавшись моментом, Илья проскользнул в квартиру. Чего я и пытался избежать… - Антон… - предупреждающе начал я, взглянув на слишком довольного рыжего. Мальчик даже не пошевелился. Я снова – снова! - не понимал его: по идее, он должен был избегать Илью. Но Антон упрямился и это не укладывалось в мою логику – его действия, а не слова. Илья подошел к зверенышу почти вплотную. Было видно, что мальчику противно, и он еле сдерживается, чтобы не отодвинуться. - Антон, Антон, - противным голосом пропел Илья, обходя вокруг звереныша, - Ну ты и красавец теперь. Палец Ильи провел по багровому синяку на скуле мальчика и Антон все-таки дернулся в сторону. Он только что не зашипел. Жаль… сейчас, как никогда, он напоминал мне взъерошенного дикого зверька. И вполне мог укусить за руку, если ее вовремя не отдернуть. Мальчик отшвырнул руку рыжего от своего лица и с ненавистью посмотрел на него. - Что? – Илья невозмутимо приподнял бровь, - Ты не расстраивайся: хоть на мужчину стал похож. А что касается задницы… Антон побледнел так сильно, что мне показалось, что он сейчас упадет в обморок. Сделав несколько шагов, я жестко взял Илью за ворот куртки и с силой потянул на себя: - Прекрати! - А он сам мне об этом сказать не может? – с внезапной злостью спросил Илья, обжигая меня своим взглядом, - Да, похоже, что я поторопился со словами на счет мужчины. - Заткнись! – звереныш все-таки отреагировал. Я мрачно посмотрел на мальчика: - Вот поэтому я и говорил тебе идти в свою комнату! Ты и сейчас будешь со мной спорить? - Не буду, - тихо произнес мальчик, разворачиваясь. Неужели надо было устроить всю эту сцену, чтобы он ушел? Зачем он дожидался гадости в свой адрес – он же не мог не догадываться, чего ожидать от Ильи! - Как вы спелись-то хорошо, - прошипел Илья, не сводя взгляда с Антона. Мальчик моргнул, хотел было что-то ответить, но взглянув на меня, просто ушел в свою комнату. Вот так, больше не произнеся ни слова и даже не задержавшись на пороге. Просто ушел тихо притворив за собой дверь… И теперь я не понимал себя. Я расжал пальцы, отпуская Илью, и отступая от него на несколько шагов: ровно настолько, чтобы прикрыть входную дверь. - Говори, что хотел и уходи. - Господи, Егор, откуда столько неприязни ко мне? – Илья, как ни в чем не бывало, сел на табуретку под вешалкой. - Ты считаешь, что не дал мне повода?! - Тебе соврать или честно ответить? Я вздохнул и повторил: - Илья, что ты хотел? - Я хочу вернуться к тебе. - Зачем? - Я тебя люблю. Мне даже не надо было всматриваться в его лицо, чтобы понять, что он говорит неправду: - Врешь. - Возможно. Илья впервые признавал такую возможность. - А возможно и нет, - впрочем, тут же продолжил он. - Илья, мне не хочется с тобой препираться, - я поправил край своего мокрого свитера. Мне снова стало холодно. - Почему? Получилось бы забавно, - Илья закинул ногу на ногу и откинулся спиной на висящие куртки. - Что ты хотел сказать на счет Антона? - Я не хотел сказать: я хотел предложить. - Давай быстрее. - Собственно, я уже сказал, чего хочу. - И как это связано с Антоном? - Я возвращаюсь к тебе и… молчу на счет твоего протеже. Я даже позволю ему и дальше находиться тут, но ты – будешь со мной. - Я тебя не понимаю, - медленно произнес я, становясь напротив Ильи. - А мне кажется, что ты очень хорошо меня понял, - Илья внимательно смотрел мне в лицо. Он не мог иметь ввиду _это_. Он не знал о мальчике… или? Я наклонил голову: - Ты мне угрожаешь? - А говорил, что не понимаешь. Этого не могло быть. - Не совсем, - осторожно произнес я. Как… как это могло произойти? Я сам проговорился или Илья узнал как-то иначе? - Хорошо, я поясню, - весь вид рыжего говорил о том, что он делает мне одолжение, - Я знаю про Антона. Я опустился на край трюмо, стоящего около меня. Отпираться было бессмысленно, если Илья именно так строил свой ответ. Но мне хотелось все же узнать… - Как? - Как я узнал? Это было не просто. И накладно. Я молчал. - Ты вел себя странно, я не знал, что думать. Ты сам меня подтолкнул к тому, чтобы начать следить за тобой. В моей голове возникла смутная догадка. Илья покачал ногой в воздухе и продолжил: - Ты, конечно, не мог забыть некоего частного детектива? Я медленно кивнул. - Я так и понял, - рыжий порылся в карманах своей куртки и достал сигареты и зажигалку, - Знаешь, он не хотел мне ничего рассказывать, но, в конечном счете, мне удалось заинтересовать его содержимым моего бумажника. На меня нашло какое-то оцепенение: я просто сидел и слушал Илью. В моей голове было совсем пусто. - Так вот, - рыжий затянулся и выпустил в потолок белую струйку дыма, - детектив поведал мне об одной женщине, которой ты интересовался. Я не понял сначала, зачем тебе сдалась эта старуха. Но потом я услышал, что у нее два месяца назад пропал сын. Мальчик пятнадцати лет… Взгляд Ильи иногда мог быть на редкость колючим. - Сначала я решил, что мальчишка сбежал, но потом… я сопоставил некоторые факты: отметины на его спине, руках, вопиющая неопытность в сексе… Он не мог сбежать из дома. Ты его украл? Что ты сделал, чтобы он пошел за тобой: предложил новую машинку? Больше всего на свете мне хотелось, чтобы все происходящее оказалось просто сном. - Ты молчишь, - Илья посмотрел на тлеющую сигарету и смял ее пальцами, - Я тоже пока что… молчу. Ты меня понимаешь? Я его прекрасно понимал: Илья - мой бывший любовник - шантажировал меня. Если бы ему нужны были деньги, то это не являлось бы проблемой. Но Илье нужен был я. Мне внезапно стало душно. Я очень реально ощутил, как нечто коснулось моих мокрых волос, скользнуло по щеке, блеснув обручальным кольцом. Обходя меня, около Ильи встала моя мать. Посмотрев на руку, которой прикоснулась ко мне, она брезгливо вытерла ее о свое платье. Я перевел взгляд на Илью. Теперь мы молчали оба. Закончились все слова. Или нам нечего было добавить к уже сказанному. Он не торопил меня с ответом. Он вообще – не торопил… Мне почему-то очень захотелось спать. Мама усмехнулась и провела рукой по своим волосам. - Доигрался, сынок? Ты этого ждал? Я прижал одну руку к уху, как будто оно у меня болело. На самом деле я хотел просто _не_слышать_. Но не слышать не получалось. Она подошла ко мне, тихо смеясь. Запах ее духов был все так же отвратительно приторен. - Дотрахался? Крысеныш приютил котенка, но тот захотел сожрать крысеныша. Да, сыночек? Я устало прикрыл глаза. - Тебе так хотелось, что ты наплевал на все? – она снова погладила меня по голове и вдруг больно дернула за волосы. Я чуть не вскрикнул от неожиданности, широко открывая глаза. Илья с интересом смотрел на меня: он снова курил, бесцеремонно стряхивая пепел прямо на пол. - Тебе опять плохо? – это было жестоко с его стороны. И совсем не вязалось с недавним «я тебя люблю». - Нет, - я не хотел, чтобы он знал, но… он знал. - Ну, как скажешь, милый, - Илья только что не сплюнул. - Посмотри на него, - мама наклонилась ко мне, шепча в самое ухо, - Даже он презирает тебя. Ты просто ничего больше не заслуживаешь: так и остался маленькой никчемной дрянью! - Не смей со мной так разговаривать! - если бы я знал, кому из них это было произнесено. - Почему? Мне кажется, что я имею на это право, - Илья поднялся, - И что-то подсказывает, что ты мне это позволишь. - Нет, - я сглотнул это слово, но оно застряло у меня в горле плотным вязким комком. - Да, - мама уступила место рыжему и он точно так же, как и она, погладил меня по голове, - Позволишь. Ты так трясешься над мальчишкой, что не захочешь его потерять. Его голос был нежным, словно он соблазнял меня, а не шантажировал. - Если я откажусь… - я замолчал, давая возможность Илье высказаться. - То я пойду в милицию. Илья все еще гладил меня по голове. Я, поймав его кисть, отвел руку в сторону. - И ты еще смеешь утверждать, что любишь меня?! – тихо произнес я. - Все для твоего блага: если ты не в состоянии позаботиться о себе, то это сделаю я. - Убирайся. - Нет. - Убирайся! - Нет, - твердо повторил Илья. Я опустил голову, смотря на свои ноги. Что мне делать? Рыжий присел около меня: - Я спасу тебя, даже если ты этого не хочешь. Это болезнь, Егор. Ты – болен. И пока ты наедине с ним, эта дрянь будет тянуть тебя вниз. Знаешь, чем это закончится? - Чем? – спросил я, еле шевеля пересохшими губами. - Психушкой. За спиной Ильи громко рассмеялась моя мать. - В таком случае, ты потеряешь меня. - Это будет лучше, чем ты останешься с ним. - Кому будет лучше, Илья?! – воскликнул я, смотря на него, - Ты хоть представляешь себе, каково быть запертым там? - Понятия не имею. Так же как и ты. Он был не прав. Не совсем прав… Моя мама «играла» со мной в психиатричку. И у нее это замечательно получалось. Во всяком случае, я очень натурально пускал слюни после ее «лечения». Это были, мягко говоря, не самые приятные мои воспоминания. - У тебя нет выбора, - Илья был уверен в своей правоте. Он всегда и во всем был чертовски уверен, но… я ведь тоже могу удивить его. - Мне не о чем будет жалеть, - произнес я, поднимаясь, заставляя тем самым рыжего отступить на шаг назад. - О чем, дорогой? – Илья склонил голову набок. - Об этом, - я поднял глаза на рыжего и с силой ударил его кулаком в лицо. Илья отлетел к вешалке с одеждой, перевернув табуретку и ударившись об нее спиной. - Убирайся, - я даже не мог кричать на него. - Тебя заклинило, любимый, - Илья вытер ладонью кровь со своих губ, - Причем, во всех смыслах. Я подошел к входной двери и открыл ее. Рыжий встал, отряхнул брюки, вышел на лестничную площадку. - Ты за это заплатишь. Он
Исфирь:
чужая : не ожиданно и грустно честно Илью прибить хочится
sombra de la muerte: …Оказывается за сутки можно очень многое успеть. Можно вспомнить всю свою жизнь, до самой последней секунды, можно со многим смириться и многое понять. Впасть в отчаяние или преисполниться какой-то совершенно безумной надеждой… Можно стать королем мира… можно позаботиться о другом человеке, оставив ему нечто большее, чем он когда-либо смог бы получить. Только что сделаешь с его памятью о тебе? Это самое больное и обидное – беспомощное, безапелляционное. Это нельзя обжаловать в суде, нельзя изменить, если в глазах того, кто навсегда ушел, ты – жалкий, сошедший с ума ублюдок. Хотя даже в этом нельзя быть полностью уверенным. За сутки можно сильно заболеть: банально простудиться, подхватить докучливый насморк и высокую температуру. И ни на секунду не позволить себе расслабиться, даже чувствуя, как силы покидают тело. Бестолковое тело. Я его ненавижу… теперь я ненавижу его! Отомстить всем предавшим меня или только собирающимся предать? Разрушить их жизни, растоптать, ввергнуть в маленький персональный ад… Зачем? Зачем… Зачем если он все равно ушел! И я не могу сказать с уверенностью, что нож в спину будет именно от Ильи. Это может быть и Антон. Только одно это заставляет меня остановиться. А мне так хочется услышать его голос... Я научился прощать людей? Нет. Я разучился их ненавидеть. Теперь единственный, кто действительно заслуживает этой привилегии – это я сам. Остальные… да разве есть мне до них дело? Мой звереныш ушел… Илья… это же из-за него… Он всегда стоял у меня на пути, вечно мешаясь под ногами, превращая каждое мое слово в грязь. Я мог бы ненавидеть его. Но вместо этого, мне нечего ему больше сказать. Я притворюсь, что мне не было больно. Знает ли он? Он – мой бывший любовник… мой будущий убийца… Мне хотелось бороться за место под солнцем, а вместо этого я заглядывал в дуло ружья. Кто виноват, что я препятствие, которое так и не удалось преодолеть?.. Всего за сутки, сморкаясь и кашляя, валясь с ног от температуры, мне удалось переоформить уйму документов, позаботиться о сотне важных дел и раздать десятки поручений своим сотрудникам. Мои банковские счета – они теперь принадлежат и Антону: генеральная доверенность позволяет ему распоряжаться накопленными средствами в любых количествах. Это было разумно. Имущество – в случае моей смерти отходит ему. Моя фирма… здесь было несколько сложнее. Я перебрал несколько вариантов и остановился на том, чтобы оформить мальчика как совладельца. Но в силу его несовершеннолетия, я сделал его представителем – почти опекуном в бизнесе - Кирилла. Мне ничего не оставалось и годы совместной работы с этим человеком, позволяли ему доверять. Не во всем, но был ли у меня выбор? Кроме того, в случае непредвиденных обстоятельств, после достижения мальчиком двадцати одного года, он станет моим единственным наследником. Бюрократия, взятки, лживые улыбки… Я буду скоро от этого всего избавлен. Как же эгоистично и… мне хочется думать – благородно. Основная часть была сделана. Теперь дело оставалось за малым, и я ходил по квартире, давая последние указания своему генеральному директору. В темноте, из комнаты в комнату, как неприкаянный, не в состоянии найти себе место – звук шагов немного успокаивал. Не осталось ничего, на что я бы смог отвлечься или опереться. Горло саднило, глаза закрывались, но я продолжал говорить в телефонную трубку. Мне казалось, что если я остановлюсь, то уже не смогу начать снова. Хотелось лечь, завернуться в одеяло, заснуть… А утром, проснувшись, услышать голос Антона, понять, что все хорошо. Этого не будет. Я стал отвратительной размазней – тошнит от самого себя. Мне неизвестно как с этим бороться. Войдя в очередной раз в комнату мальчика – такую же пустую, как и вся квартира – я все же позволил себе тут задержаться. Около стены так и стояла, оставленная когда-то сумка, набитая не понадобившимися учебниками. Набитая несбывшимися мечтами… Горел ночник. Разобранная постель, смятые простыни, сползшее на пол одеяло... … скучаю по нему. Я прислонился плечом к стене, коснулся горячим виском прохладной поверхности. Глаза противно слезились и свет ночника, словно рассыпался искрами по комнате. Теплыми искрами, заставляющими мои внутренности воспламеняться и гореть. Кто бы мог подумать, что чистилище – такое. - Алло, Егор… Егор! Ты еще тут? – динамик сотового надрывался голосом Кирилла. - Да, - я с трудом смаргивал отяжелевшими веками выступившие слезы. - Мы, конечно, удивлены твоим решением отойти от дел, как говорится, хозяин – барин, но... ты действительно хочешь перевести все на… как его зовут? - Антон Владимирович, - я устало потер глаза. - На Антона Владимировича. Ты хорошо подумал? Мне не надо было отвечать на этот вопрос: ответ был очевиден. - Ты понял, где взять бланки с моими подписями, если еще что-то понадобится? - Да, - голос Кирилла стал вкрадчивым. - Отлично. Это все… только вот еще что: в сейфе лежит конверт, - мне пришлось перевести дыхание, перед тем как продолжить, - Отдай его Антону Владимировичу, когда документы на фирму будут окончательно оформлены. Меня заверили, что это случится на следующей неделе. Я могу на тебя рассчитывать? - Можешь… но почему вдруг так? Ты уезжаешь? Я оттолкнулся от стены и вышел из комнаты звереныша, прикрывая за собой дверь: - Можно сказать и так. Если у тебя есть какие-то вопросы, то задавай их сейчас: больше возможности не будет. - Ты меня пугаешь... – не тебя одного, Кирилл: я пугаю даже самого себя. - Это значит, что тебе все понятно? - Ну… - мой уже бывший генеральный директор на секунду запнулся, - да. - Звучит не очень уверенно, - мне нужны были гарантии. Хотя бы на словах. - Да, - более твердым голосом повторил Кирилл. - Отлично. - Удачи тебе, - это прозвучало неожиданно тепло и искренне. Я еле сдержался, чтобы не рассмеяться и нажал кнопку отбоя. Несколько минут прошли практически в абсолютной тишине. Ожидание неприятно щекотало нервы. Теперь все. Теперь действительно все. Я положил сотовый в прихожей и прошел в ванну. Хотелось привести себя в порядок, попытаться смыть груз, давящий мне на плечи. Это была не жизнь. Так я думал, стоя под обжигающими струями горячей воды. Этого, наверное, нельзя делать, когда твоя температура и без того зашкаливает, что ясно даже без градусника, но мне было наплевать. Болело горло, болело сердце, болела душа… Мои силы на исходе. С каждой секундой мне становится все труднее дышать. И хотя я так стараюсь быть сильным, все равно начинаю задыхаться. Я закрывал глаза, всем телом прижимаясь к кафелю, водя по нему руками, гладя и лаская. Я совсем один, понимаешь? Больше не за что держаться. Мои губы коснулись цементной полоски, разделяющей квадраты плитки. Вода стекала по моему лицу, губам, по стене, попадая на язык, когда я лизнул ее гладкую поверхность. Я знаю, что мне нужно, но ничто не притупит мою боль. А ведь лекарства иногда так хорошо помогают. Если бы все было иначе, то валиум и коньяк избавили бы меня ото всех проблем. Я развернулся и облокотился спиной о стену. Не знаю, почему обратил на него внимание: он определенно не был красавцем. Средних лет, прихрамывающий на правую ногу… Но было нечто в его взгляде, что заставляло меня смотреть. Желать, пытаться осознать: каково это на вкус? Из моей груди вырвался судорожный вздох, и я сжал руки в кулаки. В небольшом кафе, уже через полчаса, он казался мне достаточно интересным экземпляром. Прямой взгляд, четкая речь, аккуратные движения… Наверное, он был эталоном делового человека, который всего в жизни добился сам. Я снова повернулся к стене и положил на нее ладони. Это замкнутый круг, это чертов замкнутый круг. Он был вызовом мне. И я его принял. Подобного человека нельзя было обмануть или напоить. Его можно было только взять, заявив свое право сильнейшего. Сильный удар о стену на несколько секунд прервал мои воспоминания. Стало немного легче. Я наклонил голову и еще раз приложился ею о белоснежный кафель. И все вернулось, вышвыривая меня совершенно на другой уровень восприятия. Game over. * Мне приходилось его затыкать - его поганый рот, который мог исторгать из себя столько угроз и ругательств. Затыкать разными способами… Только этот человек не понимал… не желал понимать и принимать меня в качестве своего хозяина. И я поменял тактику. Боль не отрезвляла: она лишь усугубляла, заставляя видеть все слишком реально. Но я уже не мог остановиться, продолжая биться головой о стену. Он был близорук – я отобрал у него очки, заставив щуриться в тусклом свете единственной лампочки. Я забрал его одежду, не оставив даже носков. Сложно сохранять гордость, когда ты слеп и раздет догола. Белый цвет окрасился красными подтеками. Как красиво… Иногда в его вопросах слышалось отчаяние. Иногда я ему отвечал. Ноги подогнулись, и я сполз на дно ванны, оставляя на стене размазанные отпечатки, которые, впрочем, тут же смыло водой. Мне тоже хотелось оказаться там… Небо… для всех голубое… но не для меня… Когда он оставался один, выражение его лица менялось, утрачивая свою надменность. Я подглядывал, я наслаждался его растерянностью, страхом, какой-то совершенно детской обидой, сформулированной словами: за что? Да, он действительно боялся. Но меня бесило, что еще больше чем меня, он боялся показать свой страх _мне_! Кровь смешиваясь с водой, текла по моему лицу. Я слизывал ее языком. Вкус, поистине, завораживал. Он пытался сбежать, пробуя любые уловки и ухищрения. Его даже не заботило, что выбравшись из дома, ему придется добираться до людей голым. Он этого не стеснялся. Зато пытался прикрыться от меня. И хотелось сделать нечто, что он бы уже не смог игнорировать. Я рассмеялся, зачесывая назад пальцами мокрые волосы, убирая их со лба. Но они опять стекали вниз вместе с водой… с горячей водой… с кровью… Я перерезал ему на ногах сухожилия. Его попытки держать раны в чистоте, хотя бы как-то уменьшить свою боль – были смешны. И он ненавидел меня. И я ненавидел себя. Я – чудовище. Почему мне казалось, что Антон должен был остаться со мной? Я снова, со всего размаху, ударился головой о стену. Так, что в глазах потемнело. И вызвало очередной приступ неконтролируемого смеха. Да, я смеялся, и это было безумно смешно… безумно смешно! Безу-у-умно!!! О, Господи… Мне доставляло удовольствие ставить тарелку с едой на другой конец комнаты, заставляя его ползти до нее. Разве я был несправедлив? Он же хотел жить, не смотря на все – он _желал_ жить. И я давал ему выбор: он мог не есть и гордо сдохнуть, сверля меня глазами. Но он предпочитал унижаться: ползти к своей миске, которую я мог отбросить от него ногой, посчитав, что это ничтожество не заслуживает на сегодня еды. Он угрюмо смотрел на меня и отползал в сторону. Я вцепился руками в бортики ванны, склоняясь вниз. Отчаянно дыша, задыхаясь, сквозь остатки смеха, застрявшие в моем саднящем горле. Меня стошнило тем немногим, что я смог впихнуть в себя за день. И пальцы разжались… Тело сползло прямо в мою собственную рвоту. Смех, наконец, прекратился и я посмотрел вверх, прямо на текущую, слепящую воду. Ко всему привыкают. Он тоже привык к своей наготе и уже не стремился прикрыться или отвернуться. Просто сидел, игнорируя меня, уставясь в какую-то точку на стене. Даже его злость начинала притупляться, сходя в ничего не выражающую апатию. Лишь благодаря случайности, я нашел еще одно его слабое место: он был гомофобом. Как только я понял это – я вернул его к жизни. Вода попадала в широко раскрытые глаза и было больно. Было все равно. Я лежал на дне ванной и смотрел, как из душевого рожка разлетаются капли. Кто-то плакал за меня, кто-то стонал за меня… Он пытался отбиваться, упираясь… Но он даже и не подозревал, сколько существует предметов, которые можно запихнуть в живого человека. Теперь он почти не сидел, неловко скорчившись на полу, вздрагивая каждый раз, когда я прикасался к нему. Он даже смотреть стал на меня иначе: со все поглощающим желанием. Чтобы я умер. Держу пари, что про себя он выдумал не менее сотни способов моей смерти. Но в луже крови лежал он, а не я. Это из его развороченной задницы текло… Он мне надоел. Я поднял свои руки и посмотрел на них. Они дрожали. Я прикрыл ими свое лицо и… закричал… Закричал, выгибаясь как последняя шлюха, изворачиваясь, пытаясь оттолкнуться ногами от бортиков ванны. Я сошел с ума-а-аааааа!!! Я отпустил его. Он сопротивлялся несколько часов. И все же в глазах отразилось какое-то больное удовлетворение с последними рваными вздохами. Только и оно померкло: он ушел так, как захотел я, отобрав у него даже собственную смерть. Я его поцеловал. Это было настолько отвратительно? Его перекошенное лицо… стоило большого труда не вспоминать годы спустя. Даже тут – даже тут! – он все испортил. Дрожа под горячей водой, я выбрался из ванны, практически упав на пол. Реальность постепенно возвращалась, вытесняя пережитое. Цепляясь за раковину, мне удалось подняться, поскользнувшись несколько раз. Я должен потерпеть еще немного и взять себя в руки. Поэтому, нарочито медленно, пытаясь унять дрожь в руках, я побрился, сполоснул лицо прохладной водой, прижег рану на лбу перекисью и, пошатываясь, вышел из ванны. Я пытался понять, что еще не сделал. На кухне, взяв стакан, я набрал воду прямо из-под крана. Поднеся к губам и сделав несколько жадных глотков, я расжал пальцы и стакан выскользнул из моих рук. После приступов мне особенно тяжело сосредоточиться. В своей комнате, я переоделся в любимую одежду, и снова вернулся на кухню. Сев на стул, положив руки на стол, мне не оставалось ничего иного, как ждать. Я не знал чего. Глядя на осколки стакана на полу, мне на секунду стало страшно. Все вокруг меня рассыпается. Почему? Потому что я – источник разрушения. Если вокруг совсем никого не осталось – я должен разрушить себя. Мои руки погладили поверхность стола. Антон, ты будешь восхищаться мною? Я не стал твоим хозяином, но мы… Тебя порадует, если я поступлю с собой так, как решил? Какая-то крошка прилипла к ладони и я, взяв ее, покатал между пальцами, а после стряхнул на пол. Скажи мне, что чувства придут позже – эта пустота не навсегда? Мое короткое навсегда… Я усмехнулся и сгорбился, обхватывая себя руками. Знаешь, тогда мне казалось, что ты останешься и не уйдешь. Не знаю почему, даже сейчас… Из прихожей раздалась мелодия, заставившая меня вздрогнуть. Медленно поднявшись, я прошел в коридор и взял телефон. Мне было известно, кто это. - Я тебя слушаю. - Давно не слышались, мой хороший, - как будто ничего не случилось. Хотя в какой-то мере… - Что тебе нужно, Илья? – риторический вопрос, не требующий ответа, но столь необходимый. Мне хотелось, чтобы кто-то меня подтолкнул. Пусть это будет Илья. Я с отчаянием посмотрел на стену. Не смогу… сам… - Ничего. Просто хотел сказать, что… постараюсь тебя навещать, любимый. Я испуганно обернулся к входной двери и сердце лихорадочно забилось. - Они, - ему не надо было уточнять, кто именно, - очень заинтересовались моим рассказом. Я… Телефон выскользнул из моих пальцев, и я подошел к двери, открыл ее и вышел из квартиры на лестничную клетку. Тихо жужжал лифт, поднимая кого-то на… мой этаж. Я отступил к общей лестнице и прислушался. Никого. Оглянувшись на свою квартиру, я сделал несколько шагов к ступенькам, словно все еще колеблясь и раздумывая. На самом деле, просто медля. Лифт остановился. Как зачарованный я посмотрел на него. Створки стали разъезжаться в стороны и… Моя рука легла на перила лестницы. Как только пальцы коснулись холодного пластика, я понял: больше ждать нельзя или… потеряю все. Я побежал. Теперь мое сердце буквально выпрыгивало из груди. Один пролет… два… пять… сколько их еще?! Дышать из-за насморка, температуры и сбившегося дыхания с каждым шагом становилось все сложнее. Но я должен… должен успеть спасти хоть что-то. Я обещал... Не знаю, на сколько бы меня хватило еще, но, наконец, я увидел дверь на крышу. И резко остановился, пытаясь не хватать воздух ртом, проводя рукой по стене, тяжело наваливаясь на нее в поисках опоры. Мне не приходило в голову, что выход может быть заперт. Эта мысль ужаснула меня. Дрожащей рукой я коснулся поверхности двери, слепо нашаривая ручку. В моих глазах потемнело от напряжения и страха. Но через несколько секунд холодный воздух ударил мне в лицо, заставив на миг зажмуриться. Глаза все равно стали слезиться, и я ожесточенно потер их руками. Откуда-то снизу – с лестницы – до меня долетели звуки шагов и голос, в реальность которого я отказывался верить. Наверное, мне просто казалось. Голос тонул в шуме ветра, но я успел услышать его еще раз перед тем, как шагнуть на снег, покрывающий крышу: - Егор!!! Илья был прав: я схожу с ума. Образы обретают плоть и кровь, голос, но это значит, что я принял верное решение. Руки легли на заснеженное ограждение крыши. И город словно вырос перед моими глазами. Ночь, огни… все_это_ небо - они стремительно развернулись, грозя поглотить меня, вызывая головокружение. Хлопнула дверь и мою спину, словно обожгло взглядом. Это было как выдох без вдоха – воздуха не осталось совсем – как выстрел, попавший точно в цель. Внутри все замерло и оборвалось. Я улыбнулся. Стало одуряюще легко и захотелось развести руки в стороны. Обрести крылья. На губы липли снежинки, и я понимал, что это невозможно - чувствовать кого-то кожей. Это невозможно, но все же я чувствовал. Если это не плод моего воображения, то… - Егор! Я медленно развернулся и посмотрел в глаза тому, кого здесь быть не могло. Этот взгляд прожигал меня насквозь. Порыв ветра кинул мне в лицо пригоршню снега, растрепал волосы, пытаясь сбросить с крыши. Антон, мне не хочется больше жить, не хочется дышать. Если я не чувствую тебя рядом... Звереныш отрицательно качнул головой, словно отвечая на не заданный мною вопрос. Его губы дрогнули, приоткрываясь. … мне не хочется спать и видеть сны, потому что меня уже ничто не успокоит. То, что ты заставляешь меня чувствовать… никогда еще это не было так реально. - Прости… Звереныш тяжело дышал, как будто за ним гнались, и пытался ослабить рукой шарф на шее, оттягивая его рукой. Шарф никак не поддавался и мальчик, внезапно рассердившись, нервно стащил его с себя двумя руками, отбросив в сторону. Это выглядело неловко и глупо. Антон что-то пытался мне говорить, но я не слышал его. До меня долетали лишь окончания и обрывки фраз: - … я скажу … подожди... не надо… Егор!.. – он даже не пытался приблизиться ко мне, все еще стоя около двери. Внезапно сбоку я услышал скрип снега и хлопанье ткани на ветру. Меня охватило оцепенение. Рядом стояла моя мама. Длинные волосы развивались на ветру и белое платье было похоже на пламя, которое охватило ее ноги. Она ничего не говорила и даже не смотрела в мою сторону. - Зачем ты пришла? – с трудом зашептал я, и мой взгляд заметался между нею и мальчиком, - Чего ты хочешь от меня? Мама улыбнулась, смотря куда-то в даль. - Мне наплевать, слышишь? Мне теперь на все наплевать! – я боялся повысить голос, боялся, что Антон меня услышит и дрожь пробежала по моему телу, когда мальчик сделал шаг в мою сторону, - Ты уже умерла, вряд ли тебе станет хуже от того, что… Я замолчал, в панике наблюдая, как звереныш медленно, маленькими шажками приближается ко мне. - Ты болен, - ее взгляд лениво скользнул по моему лицу, - Умерла я или жива – это малая часть всего, что ты заслуживаешь. Я сглотнул и предупреждающе вскинул руку, умоляя Антона взглядом не подходить ко мне. Снег скрипнул под моими ногами и я заметил… вспомнил, что не успел обуться: на мне были только носки. Мама пожала плечами: - Ты думаешь, что все закончится? – она снова улыбнулась, и мне захотелось заставить ее замолчать, пока я не услышал продолжение, - Все только начнется, сынок. Тебе не выбраться из ямы, которую ты сам себе вырыл: она слишком похожа на могилу. Даже если тебя не станет, ничего не изменится. Я бросился к ней, но очередной порыв ветра со снегом отшвырнул ее от меня прочь … в ночной город… в темноту… Я успел разглядеть только ее бледные руки, вытянувшиеся ко мне перед тем, как она исчезла совсем. Как же давно хотелось, чтобы она оставила меня в покое… Уши неприятно заложило. Смотря туда, куда упала моя мать, я различал яркие точки машин, сине-красные огоньки мигалок, слышал слабые звуки сирен. Наверное, там – внизу - уже суетились и бегали люди в форме: топтали снег, набирали код замка, чтобы попасть внутрь здания, пугали дремлющего на вахте охранника. Отсюда не было видно подробностей, но можно было предположить, что так и есть. Илья не соврал… это успокаивало. Однако, только что я потерял важную часть себя: монстра, который жил внутри моего тела, отравляя своим присутствием. Мне казалось, что еще что-то, кроме этого чудовища было живо во мне, но… я ошибался. Не осталось ничего. Я умер вместе с матерью, давным-давно, на той самой кухне, напоровшись на нож для разделки мяса. Я медленно развернулся к Антону, замечая, что расстояние от него до меня значительно сократилось. Мне очень хотелось надеяться, что к тому времени, когда мальчик спустится с крыши вниз, меня уже там не будет… Я еще раз вгляделся в лицо звереныша, в его тревожные глаза и прошептал одними губами, потому что мой голос сел настолько, что стал совсем не слышен: - ... Мальчик побледнел и шагнул вперед. Я отступил на шаг назад, становясь на ребро ограждения, слегка раскачиваясь. Антон смешно вскинул руки и бросился ко мне. И я легко оттолкнулся ногами… Парапет крыши начал стремительно удаляться и мне показалось, что воздух сомкнулся. Внутри меня все замерло, свернулось в тугой клубок, подступая тошнотой к горлу. Мне захотелось зажмуриться. Над бортиком крыши, я увидел Антона. Он свешивался вниз, словно пытаясь меня поймать. Но было уже слишком поздно... Я так далеко… И скоро стану еще дальше. Ночное небо разрезал крик, рассыпаясь на миллиарды сумасшедших снежинок. Таких же сумасшедших, таких же ненужных, как и… Я вытянул руки вверх, касаясь пальцами удаляющегося образа мальчика. Прости меня. Я не хотел… Что-то с силой ударило меня в спину, отшвыривая на здание, разбивая мною стекла. Как же так? Мир вокруг перевернулся, и мне стало обидно. ... уже?.. Моя голова запрокинулась назад и в закрывающихся глазах огни города слились в постепенно гаснущие полосы. Почему мне казалось?.. * Game over – игра окончена.
Катик: Всё хуже и хуже день ото дня. Жаль Егора, очень жаль. Сломанный нелюбовью (матерью) человек ...и, несмотря на то, как он поступал в прошлом, хотелось бы, чтобы и в его жизни случилось чудо. вместо_Шульдиха, вы отлично пишите, спасибо!
чужая : он умер? жаль его. блин, честно не знаю что сказать. я в какой то растерености.... честно не ожидала такого.
sombra de la muerte: Катик, автор рассказа вместо_Шульдиха. Это не конец рассказа. Будет эпилог. И автор никого не убивала.
Исфирь: Катик пишет: хотелось бы, чтобы и в его жизни случилось чудо. а оно и случилось))
Катик: sombra de la muerte, спасибо за поправку. Исфирь пишет: а оно и случилось)) Исфирь, вы имеете ввиду то, что у Егора (в психологическом плане) начался процесс очищения души, изгоняя тех демонов, что душили героя? Или что-то другое?
Исфирь: Катик Вы так точно выразились)) то, что он обрел мозги, это уже чудо
Катик: Исфирь пишет: то, что он обрел мозги, это уже чудо Да уж, чудо, согласна.))) Только кому это чудо понадобится, когда герой будет изломан-переломан после полета с крыши. Такие падения это серьезные последствия для здоровья.
Исфирь: Катик подождем лучше автора)))
полная версия страницы